Но шутка Медерика не осталась без последствий. Однажды утром, когда Жан подавал завтрак, Викарио спросил у него:
– Ну, что же, скоро думает вернуться твой мосье?
– Старый барин, верно, задержал мосье де Нанжери дольше, чем он рассчитывал, – ответил Жан.
– Это может быть и так, но все же странно, что этот милейший Родриго забыл тебя совсем, – улыбнулся Викарио.
Через двое суток после этого разговора Жан, вернувшись со своей ежедневной утренней прогулки в «Гранд-отель», сказал испанцу:
– В «Гранд-отеле» не было никаких писем на имя моего господина и потому я пришел в отель де Сарагосс. И вот там мне передали письмо на ваше имя, сударь. Письмо лежало там уже два или три дня.
– А тебе сказали, кто принес его?
– Сказали, сударь. Принес его лакей в ливрее.
– А-а! Это, значит, от Родриго… Напрасно же обвинял я твоего господина.
Викарио прочел:
«Милейший мосье Викарио!
Вот я и в замке де Нанжери. Великолепно, роскошно, но скучно, страшно скучно. Вообразите, отец задумал женить меня! Я, конечно, протестую, борьбу веду отчаянную, но тем не менее должен пробыть здесь дольше, чем предполагал. Верховая езда и охота – единственные мои развлечения. Скука смертная!
По поручению отца я писал нашему поверенному, мосье де Данфрону, и воспользовался этим благоприятным случаем, чтобы переслать и вам это письмо. Если вздумаете отвечать, то адресуйте и свое письмо на имя этого Данфрона, потому что письма моих парижских друзей перехватывают и они до меня не доходят. Жан знает этого Данфрона, он снесет ему ваше письмо.
Кстати, довольны ли вы им? Привык ли он к Парижу?
До скорого свидания. Ваш
Родриго де Нанжери».
Испанец, конечно, поторопился ответить своему щедрому приятелю и, передавая свое письмо Жану, приказал отнести его к господину Данфрону, который уже должен был сам переслать его в замок де Нанжери.
– Ты передашь ему мой новый адрес, – прибавил Викарио. И он написал:
«Итальянский бульвар, переулок Гласьер, в квартиру Сусанны Мулен».
Жан вытаращил глаза и разинул рот от удивления.
– Сусанны Мулен? – переспросил он.
– Конечно, – засмеялся испанец. – Неужели ты считал меня таким богачом? Разве я мог в два дня приобрести себе такую обстановку? Нет, любезный Жан, квартиру эту я нанял с мебелью у госпожи Мулен.
– И этот грязный переулок называется переулком Гласьер? – продолжал удивленный Жан.
– Да… Ну и что ж из этого?
– Удивительно, что я до сих пор не знал названия этого переулка! Изучил, кажется, весь Париж вдоль и поперек, а этого не знал… Вот уж верно, что век живи – век учись! – бормотал слуга.
И по дороге к вышеупомянутому Данфрону он все твердил:
– Сусанна Мулен… Переулок Гласьер… Странные бывают вещи на свете! Я жил тут столько времени и ни о чем не догадывался, ничего не подозревал даже.
XI
Любопытство – очень гадкий недостаток
Жан был слуга не из любопытных. Он не подслушивал у дверей, не распечатывал писем своего господина, не любил рыться в его бумагах. Викарио уже давно убедился в этом и не чувствовал стеснения от присутствия нового человека. Однако, несмотря на то, что Жан был совсем не любопытен, некоторые таинственные стороны загадочного существования испанца не могли ускользнуть от его внимания. Так, например, он не мог не заметить, что аккуратно, каждый понедельник являлся к его хозяину утром один и тот же фактор. Викарио вручал этому человеку каждый раз письмо, запечатанное в конверте без всякой надписи. Невозможно было не заметить и того, что после ухода фактора испанец среди дня непременно уходил из дому, одевшись как можно проще. Перед уходом он всегда говорил Жану:
– Ты можешь сегодня идти со двора, я не буду обедать дома.
Иногда он возвращался домой очень поздно и в прекраснейшем расположении духа. Иногда же, напротив, приходил сумрачный и недовольный, возвратившись через час, в крайнем случае – через два.
Жан был скромный малый и, конечно, никогда не решился бы расспрашивать и выведывать. Не любопытствуя и не расспрашивая, слуга мог также заметить, что тот же фактор являлся опять каждую среду и на этот раз уже сам приносил господину Викарио запечатанный конверт, тоже без всякой надписи.
Человек в плисовой куртке был простой овернец, такой же, как все овернцы. Он входил, раскланивался, исполнял возложенное на него поручение, получал плату и затем уходил, как и всякий другой посыльный; фактор, как все факторы, так что самый любопытный из лакеев не сумел бы найти в нем ничего особенного.
