– Так-то оно так, но ведь надо же, господин Марсьяк, знать цену тайне, секрету. В иных случаях молчание, как сами знаете, дороже денег. Разговор наш несколько обострился, нам надо поговорить обстоятельнее, чтобы понять друг друга.
– Я слушаю, – коротко отрезал неаполитанец.
– Я уже просил вас отказаться от имени Марсьяка, которое, по правде сказать, совсем не в моем вкусе, советовал бы вам отказаться и от имени д'Анжеля. Прошлое этого человека очень незавидно. Называясь его именем, вы, благородный человек, дворянин по происхождению, решаетесь принять имя каторжника! Подумайте только о том, что вы делаете! Бросьте и д'Анжеля и Марсьяка, называйтесь впредь своим настоящим именем – Альфонс де Марсиа. Не правда ли, как это благозвучно, можно сказать, музыкально? Прекрасная фамилия, чисто неаполитанская, без всякой посторонней примеси. Вот вам добрый совет Состена, по прозванию Фрике. Неужели он не стоит 160 000 франков ежегодного дохода?
Бледный, не похожий на себя, вскочил де Марсиа с места; он едва держался на ногах и должен был опереться на спинку кресла.
Глухим, прерывающимся голосом ответил он наконец своему противнику.
– Хитрость и притворство неуместны и бесполезны с таким молодым, горячим противником, потому спешу заключить с вами самый основательный, прочный мир. Мне, конечно, выгоднее и приятнее иметь в вас надежного союзника. С сегодняшнего же дня признаю за вами право предлагать и даже предписывать мне ваши условия. Не хочу допустить даже мысли о том, чтобы вы пожелали забрать все себе, не оставив ничего, если не мне, так, по крайней мере, Сусанне.
Итак, ловкий, опытный неаполитанец сжигал свои корабли и входил в новую роль.
– Наконец-то взялись вы за ум, – как бы обрадовался юный победитель. – Капитулируете, так уж надо вас оказать все воинские почести.
Де Марсиа, как видно, не хотел терять драгоценного времени и поспешил призвать Сусанну.
– Милая Сусанна, – начал он, – с настоящего дня господин Фрике здесь хозяин и распорядитель. Считаю за честь уступить ему свое место.
– И прекрасно! Из добрых приятелей вы сделались, значит, настоящими друзьями? – улыбнулась Сусанна.
– Нас теперь и водой не разольешь! – попробовал ответить такой же приятной улыбкой де Марсиа, но вместо улыбки у него вышла отвратительная гримаса. – Для начала господин Фрике отобедает у нас сегодня, будет обедать завтра и послезавтра, одним словом, каждый день, если только пожелает. Если ему угодно занять у нас комнату, чтобы иметь возможность чаще видеть Лену, Доминик может приготовить все сейчас же.
Все трое притворствовали и лгали страшнейшим образом. Приятные улыбки и не менее приятные любезности были только маской.
Сусанна изучала тревожным взглядом искаженные черты своего любовника, стараясь прочесть на его взволнованном лице разгадку непонятной для нее загадки. Слишком уж неожиданно бросили ему прямо в лицо его настоящую кличку, имя, которое он так старательно скрывал уже столько лет. Этот наглый мальчишка знал все – и настоящее и прошлое, это несносное прошлое…
Фрике же в это время рассуждал мысленно о том, что победа далась уже слишком легко и скоро, что надо держать ухо востро, быть готовым ко всему. Он смекал, что тут кроется ловушка, западня.
– Надеяться можно только на самого себя, – размышлял между тем неаполитанец. – Поневоле придется расправиться собственноручно с этим дерзким негодяем. Он знает все мои тайны и хочет погубить меня, но попадет сам ко мне в лапы. Надо только устроить все это половчее, сойтись с ним поближе.
При таких-то условиях началась в маленьком домике старой баронессы новая жизнь для бедного найденыша Фрике.
V
Потерянный и найденный ребенок
Хорошо обдумал все и взвесил все опасности своего положения опытный Марсиа. Непрошенное вмешательство наглого мальчишки портило все дело, разрушало все его планы. Надо было уничтожить, раздавить этого молокососа, но трудно было найти пути для достижения этой цели. Фрике был сам сметлив и ловок, провести его было трудно.
Действительно, не благоразумнее ли будет последовать совету Сусанны и поделить с этим продувным мальчишкой состояние барона д'Анжеля? Борьба итак приняла уже для него, Альфонса де Марсиа, слишком неблагоприятный оборот; стоило ли продолжать ее, рискуя потерять все приобретенное?
Но если согласиться на раздел имения, какая же часть придется на его долю?
Фрике объявил прямо, что имеет намерение забрать все в свои руки. Неужели это столь желанное богатство ускользнет от него. Неужели ему придется вернуться к прежнему шаткому, ненадежному существованию шулера-авантюриста? Неужели придется опять голодать целыми месяцами, вести прежнюю скитальческую жизнь?..
Он хорошо знал эту жизнь, он жил ею более двадцати лет. Она была невыносима. И женщина, которую он любил больше всего на свете, его сокровище, его Сусанна, должна опять влачить это тяжелое существование…
А он мечтал окружить ее всеми благами земными… Ее одну любил он в целом мире, любил горячо, страстно, любил всеми силами своего испорченного сердца.
Ему было уже под сорок. То, что переживалось так незаметно, так легко в молодости, становилось теперь невыносимым. И вдруг он, человек уже в летах, человек опытный, одаренный недюжинным умом, человек смелый, бесстрашный должен преклониться перед каким-то выскочкой, молокососом, должен уступить ему место! От этой мысли он никак не мог отвязаться.
«Спрашивается, какую часть вздумается этому мальчишке уделить мне? Попадешь еще в его лапы, будешь плясать по его дудке!»
И как ни раскидывал умом де Марсиа, он неизменно приходил к одному и тому же выводу: прикончить этого наглого мальчишку-пройдоху.
