И, благодаря проломам и трещинам в домах, сделанным услужливым неприятельским ядром, Фрике выползает из своей засады и благополучно выбирается на площадь.
Настала ночь, но зловещее пожарище ярко освещало поле недавней битвы.
Женщины, дети, старики стали покидать осажденный город еще в сумерках, некому было бороться с огнем и отстаивать горевшие дома – все было мертво и пусто.
Мужественные французы должны были отступить, хотя и держались до последней возможности. Отважные стрелки все еще надеялись вытеснить пруссаков, но, конечно, не имели успеха.
Сражаясь, Фрике снова очутился около дома, из которого так отчаянно отстреливался только несколько часов тому назад. В полуотворенную дверь виднелось женское платье. «Это, может быть, та самая хозяйка, которая спасла меня!» – подумал юноша и торопливо вошел в дом.
Увы! Женщина, спасшая ему жизнь, была уже мертва: пуля и штык сделали свое дело. Фрике подошел ближе и при свете зарева разглядел ее лицо, на руке несчастной он заметил белую повязку с красным крестом… Он узнал свою мать.
Значит, женский голос, крикнувший ему: «спасайтесь!», был голос его матери… и он не узнал его в эту страшную минуту!
XII
Кучер Жозеф Клапе
Война между тем продолжалась. Отряд стрелков-волонтеров был причислен к 16 корпусу, вошел в состав Луарской армии и участвовал во многих сражениях. Довольно сказать, что армия генерала Шанзи, к которой причислены были и парижские стрелки, с 29 ноября по 16-е декабря была в деле каждый день. При столь частых сражениях не могло не быть значительных потерь, не хватало офицеров, а офицеры были нужны, так как при отступлении поддерживать бодрость солдата гораздо труднее, чем при наступлении.
Обстоятельство это, само по себе неблагоприятное, оказалось, однако, весьма благоприятным для фурьера Фрике. Он был произведен в поручики за сражение под Орлеаном и получил орден.
Юноша был в восторге. Он уже успел отомстить за смерть матери, уложив десятка полтора пруссаков, а раны, полученные в последних сражениях, не тяготили его, так как были не из опасных. Но уже несколько месяцев не получал он никакого известия от старика Лефевра. Где была Елена? Осталась ли она в Версале, занятом уже неприятельскими войсками, или переехала в Париж еще до осады? Уехала она за границу или пробралась с матерью на юг Франции? Защищена ли она от ужасов войны? Ничего не знал бедный юноша, да и не имел никакой возможности узнать хоть что-нибудь.
Постоянная перемена места, лихорадочная жизнь, полная опасностей и всевозможных случайностей, утомительная служба – все это заставляло его благословлять судьбу, когда выпадал, наконец, день-другой отдыха, перерыва военных действий. Но отдых этот был только физический, душевного покоя не было, и мысль о любимой девушке не оставляла его ни на минуту.
В одну из таких стоянок в Сомюре Фрике был помещен в дом одного хозяина, состоятельного и гостеприимного. Он поил молодого офицера хорошим анжуйским и предоставил в его распоряжение свою богатую конюшню. Каждое утро совершал он со своим постояльцем приятную прогулку верхом куда-нибудь за город. В прогулках этих приятное соединялось с полезным: молодой офицер знакомился с местностью и составлял топографические планы.
В одну из таких прогулок Фрике отстал от своего спутника, так как ему надо было сделать топографический снимок выгодной оборонительной позиции. А хозяин, проехавший вперед, встретил на дороге какой-то экипаж. Экипаж, поравнявшись с ним, остановился, и проезжий обратился к всаднику с каким-то вопросом; получив желаемый ответ, человек этот повернул лошадь и погнал ее обратно.
Окончив свою работу, Фрике подъехал к сборщику.
– Славная лошадка у этого господина… Кабриолет-то летит как стрела! – заметил он, провожая глазами экипаж.
– Да, здоровая лошадь… но недолго придется ей бежать такой крупной рысью: попадет как раз в лапы пруссаков, ведь они стоят всего в шести лье отсюда.
– Ах, черт возьми! Но вы, конечно, предупредили этого проезжего? Ведь он говорил с вами о чем-то… это, вероятно, кто-нибудь из ваших друзей или знакомых?
– Какое! Я его совсем не знаю. Это, вероятно, крупный гуртовщик, так как он осведомлялся о числе солдат и лошадей и упомянул о стаде рогатого скота, который должен быть пригнан на днях.
– Но если ему нужно видеть интенданта, почему же он не поехал в город?
– А, право, не знаю… Он спросил, я ответил, и он сейчас же повернул назад.
– О чем же именно расспрашивал он вас?
– Да спрашивал о том, сколько стоит у нас войск. Ведь я же хорошо знаю, что теперь в Сомюре 2400 человек.
– Но ведь это величайшая неосторожность с вашей стороны! – вскричал Фрике. – Человек этот кажется мне очень подозрительным.
– Бог с вами! Гуртовщик-то? Да что он, шпион, что ли, по-вашему? – расхохотался сборщик.
– А почему же нет? – переспросил юноша. – Я еще не успел забыть подобной же штуки, проделанной с нами в Шатодене.
– Однако послушайте… меня это начинает немножко беспокоить… Не подвел бы и этот гусь. Ведь я сказал-то ему не подумав.
– Поздравляю! Помяните мое слово, что дня через три Сомюр постигнет участь Шатодена.
– Как бы не так! Ведь мы не бараны…
– Бараны-то не бараны, да только на сей раз не победители.
– Да, нет нам счастья в этой войне, – вздохнул огорченный патриот. – А, знаете, не попробовать ли нам
