Скоро пришлось ей увидеть своего милого Фрике. Он уже успел отличиться и был произведен в сержанты. Повышения, как и всегда в военное время, шли быстро.
Легко раненный в одном из сражений, Фрике пролежал в госпитале всего пять суток, зато получил нашивки.
Ему очень шла его новая форма; высокий, стройный, ловко перетянутый широким синим поясом, он смотрел настоящим молодцом, и всякая мать могла гордиться таким сыном.
Однажды, это было 14 октября, Сусанна сказала Фрике:
– Сегодня, в толпе поселян, приходивших на городской базар, я приметила знакомую физиономию.
– Кого же ты заметила? – спросил юноша. – Я видела Викарио.
– Тебе, может быть, показалось.
– Нет, это был он!
– Тогда почему же ты не сказала, чтобы его арестовали?.. Наши хорошо тебя знают, они, конечно, послушались бы тебя, а потом уж распорядились бы с негодяем по-своему.
– Да заметила-то я его уже слишком поздно; он садился в кабриолет и тотчас же укатил.
– В какую сторону?
– По Орлеанской дороге.
– И ты уверена, что это был он?
– Конечно; несмотря на крестьянское платье, я его сразу же узнала.
– Эта каналья рыскает здесь не без цели… Ручаюсь головой, что он высматривает, шпионит, проклятая собака. Иначе на кой черт ему соваться сюда, да еще в крестьянском платье! Ах, с каким наслаждением повесил бы я его собственноручно!..
– Я полагаю, что следовало бы предупредить офицеров.
– Предупредить-то, конечно, не мешает, да толку-то от этого будет мало – все и так знают, что у проклятых немцев шпионов немало… Какая досада, что ты не приметила его рожи пятью минутами раньше! Но будь уверена, что от меня он живым не уйдет.
Фурьер Фрике сообщил о происшедшем, и в ночь с 14 на 15 третья рота была командирована на Орлеанскую дорогу. На половине пути, близ небольшой деревушки вольные стрелки повстречали отряд прусской кавалерии. Завязалась перестрелка; неприятелю пришлось уступить и очистить дорогу. Рота благополучно вернулась в Шатоден.
Теперь уже не могло быть сомнения – человек, переодетый в крестьянское платье, был подосланный немцами шпион.
Были приняты необходимые меры предосторожности.
Через три дня, 18 октября, предстала пред Шатоденом грозная десятитысячная армия саксонского генерала фон Виттига. Была тут и пехота, и кавалерия, и артиллерия, да на подмогу ей двигалась дивизия баварского генерала фон Танна. Неприятель узнал о слабых силах шатоденского гарнизона, который состоял действительно только из одной жалкой тысячи, включая сюда и шесть сотен парижских вольных стрелков и сотню волонтеров из Нанта и Канна.
Волонтеры были хорошо вооружены, а солдаты национальной гвардии имели лишь ружья.
Десятитысячная неприятельская армия знала, что ей нетрудно будет справиться с жалким гарнизоном Шатодена, и потому, подойдя к городу в одиннадцать часов утра, неприятель прямо объявил, что уже в полдень рассчитывает завтракать на укреплениях Шатодена.
Остальное хорошо известно. Настала полночь, а героические защитники города еще дрались среди развалин объятого пламенем Шатодена. Немцы были до того не уверены в победе, что вошли в пылающий город только на следующий день, когда вполне убедились в невозможности дальнейшего сопротивления его защитников.
Парижские стрелки-добровольцы отступили.
Перекличка следующего дня показала, что целая треть отряда пала жертвой этого неравного боя. Вот один из эпизодов.
Около семи часов вечера неприятель, с помощью брешей и проломов в домах, проложил себе дорогу. Но защитники устроили баррикаду, в числе коих находились поручик Мартен и его фурьер Фрике. Атакуемые, обстреливаемые со всех сторон, четверо из них пали в начале боя. В живых остались только поручик и фурьер, которые продолжали упорно, отчаянно защищаться; но скоро и они были разделены, и наш бедный Фрике очутился один, совершенно один на первом этаже полуразрушенного здания.
Ловко и метко продолжал он отстреливаться, и заряды его не пропадали даром. А между тем разъяренный, остервенившийся неприятель напирал все с большей и большей силой. Немцы были уже в тридцати шагах от здания, в котором укрывался наш юноша, и Фрике, потратив все патроны, намеревался как-нибудь пробраться на площадь.
Он стал прислушиваться… Вдруг в нижнем этаже здания послышались голоса… Там говорили, кричали по-немецки… «Идут!.. Он погиб!.. Его заберут и свяжут, как теленка…»
Говор переходил уже в шум и гвалт, как вдруг какой-то женский голос отчетливо и громко крикнул по французски:
– Спасайтесь скорее! Они поджигают дом!
– Еще минута – и все было бы кончено!.. – шепчет в ужасе Фрике. – Добрая, добрая душа эта хозяйка!.. – говорит он сам себе и проворно работает руками и ногами, чтобы выбраться из груды кирпичей обвалившейся стены. – Они поджигают ее дом, а она думает еще о спасении жизни совершенно постороннего человека, простого солдата!..
