– Да я и не говорю вам, что он сделал это по доброй воле.
– Тогда… тогда как же?.. – дрожащим голосом пробормотал Лефевр.
– Очень просто. Сладкий пирожок, предназначавшийся мне, по ошибке попал на его собственную тарелку. Отведал – и готово!
Старый Лефевр перевел дух, вздохнул наконец свободно.
– Каналья!! Скотина!.. Подлец! Ну как же не видеть во всем этом воли Провидения? – добавил он уже умильным тоном, со слезами на глазах.
– У меня были и ангелы хранители, – улыбнулся Фрике, – Елена д'Анжель и Сусанна Мулен, несчастная подруга этого авантюриста.
– Нашел кого произвести в ангелы! Ты, кажется, рехнулся, мой милый Фрике.
– Могу сказать только одно: женщина эта спасла мне жизнь.
– Сообщница этого негодяя спасла тебе жизнь?
– Сусанна не была сообщницей, а только жалким орудием в руках этого человека.
– Она подкупила тебя своей услугой, потому ты и стараешься оправдать ее, но я, видишь ли, гляжу на нее другими, беспристрастными глазами и нахожу, что она достойна не похвалы, а самого строгого порицания. Я еще покажу твоей хваленой Сусанне где раки зимуют!
– Господин Лефевр! Ради Бога не делайте ей никакого зла! Не говорите ничего дурного, ничего обидного для этой несчастной женщины… Это моя мать.
Просто и с чувством выговорил Фрике эти слова и тронул мягкосердечного Лефевра.
Надо было рассказать все старому майору, и Фрике, со слезами на глазах, передал своему благодетелю то, что узнал сам еще так недавно.
Перед отъездом в Кламар юноша имел откровенный продолжительный разговор с Сусанной о делах умершего неаполитанца и просил ее содействия в трудном деле, за которое взялся с такой горячностью.
Добрый Лефевр сочувствовал гамену и понял, о чем тоскует бедняк Фрике.
– Конечно, ты не можешь ей сказать: мадемуазель, убийца вашего брата, человек, упрятавший его на галеры вместо себя, жил двадцать лет с моей матерью. Основываясь на такой уважительной причине, смею просить руки вашей.
– Не правда ли, невозможно?
– Ах! Очень нужно было этой женщине выходить на сцену через двадцать лет? – с досадой произнес Лефевр.
– Но ведь она же мне мать и пожертвовала для меня всем! – с укоризной поглядел на него юноша.
– Вот потому-то и не следовало ей показываться. Она должна была стушеваться, а не давить тебя всей тяжестью своих признаний. Такой благороднейший поступок был бы действительно жертвой с ее стороны. Можешь ли ты не согласиться со мною?
– Да ведь, кроме вас, никто же ее не знает.
– Я и выскажу ей свою точку зрения на ее поступок. У старого майора была своя идея.
Фрике продолжал:
– Однако личные наши неприятности и заботы не должны, конечно, заставить нас забыть свои обязанности по отношению к ближним. Место Армана д'Анжеля теперь свободно, и старая баронесса ожидает возвращения сына.
Фрике говорил правду, и потому старик тотчас же согласился. Но камень преткновения был в том, что Мари ни за что не хотела покинуть своего бедного больного. Она одна имела на него влияние, ее одну он привык слушаться и понимать. Больной уже понимал теперь, что имя Арман, произнесенное дочерью Лефевра, его имя, и всегда оборачивался на этот призыв. Это было еще весьма малое улучшение, но добрые люди, ухаживавшие за ним, были рады и этому слабому проблеску сознания. Старый Лефевр стоял на своем и продолжал утверждать, Что Арман еще может поправиться, что положение его не безнадежно. Старый врач надеялся главным образом на благодетельную реакцию, которая может произойти при виде дорогих, милых сердцу лиц и давно знакомой, тоже близкой сердцу обстановки. Подготовить все к приезду больного в Версаль и предупредить старую баронессу взялся Фрике.
Лишь только приехал юноша в дом д'Анжелей, Сусанна отвела его в сторону и сообщила ему о непрошеном госте, Викарио Пильвейра.
Давно не получая ничего от Альфонса, испанец решился явиться сюда сам.
– Да! Ловко и долго плясал он под его дудку, – презрительно усмехнулся юноша.
– Тебя не было, Доминик не догадался отказать ему, и я должна была поневоле принять его.
– Что же вы ему сказали?
– Да я, без дальних разговоров, послала его на кладбище поклониться праху его незабвенного друга.
– Любопытно, как принял он эту приятную новость?
– Он театрально воздел руки к небу, ахал и охал, чуть не плакал, но, успокоившись немного, сказал уже без пафоса: «Я разорен… Все погибло. Что буду я теперь делать? Чем добывать средства к жизни в такое гадкое время? Война… Скоро и игры нигде не будет. Гадко!»…
– Он может теперь начать новую карьеру – сделаться честным человеком, – заметил Фрике.
Разговор о Викарио этим и закончился.
