его скрытые способности.
– Федя, ты?
– Я, Андрей Васильевич, прагматик, – Курилович нервно поправил очки. – У меня мышление не то. Мне бы по профилю… с машинами, вроде «ВТ» или Коро. Я бы с удовольствием страховал вашего… заместителя, но сам – увольте.
– В таком случае я не знаю, – Соловьев прикрыл глаза.
– Я могу, – тихо предложила Вера.
Андрей открыл один глаз и удивленно покосился на девушку.
– Я понимаю, что ты меня совсем не знаешь, что я женщина… Но я справлюсь, вот увидишь.
Соловьев перевел взгляд на Сноровского, и тот кивнул.
– Не «тунгусов» же к этому делу привлекать… Хотя вон Дохлый тоже не прочь пофилософствовать на тему всяких там Проклятий.
– Дохлый мне самому нужен, – отрезал Безносов. – Вы у нас аналитики, вот вы и разбирайтесь…
– Сеня, это же серьезное дело, не наше личное, а всемирного масштаба! – Иван Павлович взмахнул рукой. – Принципиальный вопрос!
– Лучше женщин с принципиальными вопросами никто не справляется. Они их не рассусоливают, а сразу ставят ребром. Тронул за коленку – веди в загс. Так что не волнуйся, пан Иван, судьба мира в надежных руках. Так, Вера?
Она вместо ответа с осуждением покачала головой и наклонилась к Соловьеву:
– Ты знаешь, как это сделать?
– Нет, – он с трудом сфокусировал взгляд на ее лице. – Но я попытаюсь… Только если тебя стошнит, то постарайся сделать это в сторону…
– Шутишь, значит, выживешь, – вспомнила Вера слова Пашкова.
– Я отдам тебе все, что знал, видел и слышал. Все знания и опыт, а ты уж сама решишь, как с ними поступить. Надеюсь, среди всего этого хлама окажется и сигнал, который разбудил во мне этот проклятый талант… Поцелуй меня…
– Зачем? – девушка отпрянула.
– Так надо! – строго прошептал Андрей. – Не спорь.
Она наклонилась и прикоснулась к его щеке, но Соловьев чуть повернул голову, и поцелуй получился настоящим, в губы. Долгим и приятным. Вера быстро поняла, что целоваться было необязательно, но отступить уже не могла.
В ее сознании начала раскручиваться растущая с каждой секундой спираль из незнакомых ощущений, чужого опыта и спрессованной в упругие сгустки информации. Образы, мысли и переживания тысяч людей заполнили ее разум. Бурлящими потоками полились чувства и эмоции. Накатили и отхлынули волны смешанных, сумбурных воспоминаний. Вера тонула в океане чужих слез, радостей и желаний. Они переполняли ее, мучили, жгли, терзали, окатывали ледяной водой и снова обжигали… Время остановилось, а пространство исчезло. Вера была всем и ничем. Многотысячной толпой и одиноким путником, существом и пустотой, тяжелым зарядом из миллионов мыслей и легковесным, праздным пустословием. Где-то вдали, в бесконечности пустоты, зажглась едва различимая искра. Вера невольно протянула к ней руки и услышала мелодичный сигнал. Словно где-то рядом зазвенели в унисон сотни колокольчиков…
Вера открыла глаза и отстранилась от Соловьева. В нем еще теплилась жизнь, но сознание уже угасало. Девушка обвела взглядом стоящих вокруг людей и проникла в их мысли. Практически все они думали об одном.
«Да, получилось, – ответила им она. – Даже лучше, чем задумывали».
«Как это?» – удивился Сноровский.
«Я смогу объединить всех, даже тех, кого не увижу, быть может, никогда, тех, кто живет за тридевять земель…»
«Вот только обрадуются ли они? – с сомнением подумал Безносов. – Это будет посильнее «ноября» и всяких там глупостей вроде Сети».
«Главное, что это убивает Тень, – ответила Вера. – Все остальное не важно».
«Хорошо, если так, – засомневался полковник. – А если это очередной ее трюк?»
«А как же черные воины? Они же ушли!»
«А это не показатель. История с балахонами покрыта мраком. Пришли молча, пригнали нас в нужную точку тоже молча, ушли вообще бесшумно. Это можно понимать как угодно. Да и вообще, кому известно, кто они такие? От их рук, между прочим, тоже много народу полегло».
«Соловьев им верил».
«Соловьев много кому верил. И что из этого получилось?»
«Предлагаю выход, – вмешался Сноровский. – Давайте посмотрим, как там наверху? Если лучше, значит, права Вера, если нет, тогда…»
«Пошли, – согласился Безносов. – Все наверх!»
Он откашлялся и повторил приказ вслух:
– Все наверх, только аккуратно!
Наверху было не лучше и не хуже. Разгромленную улицу переполнял какой-то пришибленный народ и
