носили средневековые мантии, а участники процесса цивильные костюмы. Таков был строгий порядок. Изменить его я не мог, и потому теперь приходилось вспоминать почти утраченные навыки. Оказалось, что так же, как езда на велосипеде, никакие динамические стереотипы полностью не забываются. Справился с поставленной задачей я успешно, хотя только с четвертого раза. Набросив пиджак, я пригладил короткие волосы и, оставив самолюбование, склонился к жене, чтобы поцеловать ее перед уходом.
– Обедаем у Якова? – спросил я после затянувшегося поцелуя.
– Договорились, – улыбаясь, ответила она. – Сегодня ты будешь признаваться в страшных грехах?
– Не особенно, – застегивая на запястье браслет прибора инфосвязи, ответил я.
– Не особенно страшных или не особенно признаваться? – уточнила Даша.
– Я поклялся говорить высокому трибуналу только правду, – со вздохом ответил я, – но никто не заставляет меня говорить всю правду. Улавливаешь разницу?
– Конечно, – ответила жена. – Но как бы тебе не пришлось делать вид, что ты вспомнил нечто важное, когда окажется, что твое сегодняшнее умолчание сослужило обвинению дурную службу. Это будет выглядеть не очень симпатично.
– Ничего, – убежденно сказал я, направляясь к двери. – Немного покраснею, сошлюсь на несовершенство человеческой памяти…
– Кто тебе поверит? – Даша рассмеялась. – Особенно когда узнают, кто ты на самом деле…
Зал заседаний вмещал довольно много зрителей, но все равно желающих попасть на слушания было гораздо больше, чем мест. Люди стояли в проходах между рядами и на улице, перед платформой инфопотока, над которой демонстрировалась довольно полная объемная картинка проходящего внутри здания процесса. Хорошо, что два первых ряда были недоступны нагловатым репортерам и любителям криминальных историй, иначе стоять пришлось бы не только приставам, но и свидетелям. Я пробрался на свое место, и тут же, позади и слева от меня, в кресла плюхнулись двое телохранителей. Открытым остался только правый фланг. Я посмотрел на соседний, через проход, ряд кресел и кивнул. Там расположились баргонцы. Они в ответ сдержанно улыбнулись и в знак приветствия чуть приподняли лежащие на коленях руки. Правила запрещали нам общаться в зале суда. Более того, мы не могли даже обменяться репликами, словно были совершенно незнакомы. Я не понимал смысла подобных ограничений, но вдаваться в детали принятых на Симарине условностей мне было лень. Разговор соседей был негромким, но достаточно различимым. До начала заседания оставалось еще несколько минут, и я невольно прислушался к их беседе…
– Я не понимаю, зачем они требуют рассказывать все подробности, – признался Сон, когда помещение окончательно заполнилось зрителями.
– Не утруждай себя ненужными размышлениями, – посоветовала его спутница. – Хватит того, что ты превратился в сказочника.
– Разве я в чем-то ошибся или хоть раз соврал? – спросил «свидетель номер два» немного обиженно.
– Я хотела сказать не это, – обнимая его за плечо, исправилась Скала. – Ты излагаешь события со своей точки зрения, а я их помню так, как видела сама. Это даже забавно… иногда. Я правда была такой дурой, как ты рассказываешь?
– Дурой ты не была никогда, – возразил Сон, – но сейчас ты гораздо мягче и раскованнее.
– Это хорошо или плохо?
– Ты же сама знаешь, что это прекрасно, – ободряюще улыбнувшись, ответил баргонец. – После процесса я отвезу тебя на Ригон. Там, в джунглях, есть совершенно непроходимые места. Надеюсь, первозданные условия жизни помогут мне окончательно убедить тебя в главном…
– Увидим, – соглашаясь, ответила девушка. – Идут…
Члены трибунала важно расселись по своим местам, и главный судья поднял ладонь, обозначая этим жестом начало следующей части заседания.
– Свидетель номер два, прошу вас продолжить рассказ с того места, на котором мы остановились вчера…
И снова был вечер, и снова никаких намеков на присутствие где-нибудь поблизости незнакомца в черном кепи. Я чувствовал печенью, что он где-то рядом, что он следит за каждым нашим шагом; сам или с помощью, наверняка многочисленных, подручных, но так же, как вчера, все мои предположения оказались пустыми. Где-то рядом был не только враг, но и Смердов, однако и это оставалось чистой фантазией на заданную тему… Никаких намеков на их присутствие по-прежнему не было. Процесс неуклонно двигался к кульминации, и через пару дней нам предстояло ославить на все галактики великого и могучего Викторова. И это пока было нашим главным и единственным козырем. Слухи слухами, но официального подтверждения признанию, которое Викторов сделал в эфир на аварийной боевой частоте, во время битвы за Столицу Семи Систем, пока никто не давал, поэтому наше заявление могло стать действительно сенсационным. Были заинтересованы враг и Смердов в окончательном разоблачении Адмирала или нет? Хотелось бы надеяться, что нет. Ведь припертый к стенке Викторов становился весьма опасным источником информации. Хотя он не обязательно мог знать настолько много, что это грозило заговорщикам полным крахом…
Третье, от начала процесса, утро было пасмурным. Моросил дождь, и улицы покрылись тонким слоем дождевой воды. В некоторых местах она ухитрялась собираться в лужи и небольшие ручейки. Правда, прохлады стопроцентная влажность не принесла, воздух был теплым и, в отсутствие ветра, несколько застоявшимся. Я подошел к окну и, заложив руки за спину, выглянул наружу. На нос мне тотчас упало несколько прозрачных капель. Я поморщился и стер их рукой. Такая погода меня никогда не смущала. Я даже любил эту лягушачью формулу успокоения. Тепло, сыро, звук падающих капель… сидишь себе в прохладной сухой комнате и наблюдаешь за этим безобразием через открытое окно. Почти нирвана. Обвинитель, как оказалось, тоже питал слабость к запаху дождя, и потому кондиционер был отключен, а окно распахнуто сразу после того, как мы вошли в его кабинет.
– Пока все идет как надо, – удовлетворенно заявил прокурор, присаживаясь на край своего письменного стола. – Сегодня ваше выступление запланировано на вторую половину дня. С утра даст показания свидетель номер три, наш великий Адмирал. Он расскажет о добрых делах «Галактики». Адвокаты надеются, что Викторов сможет задеть нужные струны и смягчит нарисованную вами картину.
В комнату вошла симпатичная секретарша. В ее руках был серебряный поднос, на котором стоял стандартный кофейный набор. Девушка очаровательно улыбнулась конкретно мне и, расставив чашки на
