— Где? Какие дяди?
— Наши там, на горе.
Не дожидаясь дальнейших расспросов, мальчики побежали по дорожке опять в вишенник, а передо мною как из-под земли возник… Вальтер. Вытаращила на него глаза: что за причина такого раннего появления? А он, схватив меня за руку, отвел за дом, в сад, и шепотом сказал:
— Тихо, там — офицер, — и показал на улицу.
Из сарая вышла мама.
— Чего ему в такой ранний час? Что он тебе сказал? — обратилась она ко мне.
«Антипушист», как бы ожидавший такого вопроса, пояснил:
— С фабрики сбежали пять русских пленных. На вашу улицу — трое. Я постою тут.
— Скажи ему, Ксана, пускай хотя бы делает вид, что тоже ищет, — промолвила мама и обратилась к Вальтеру: — Хочешь хороших помидоров? На солнце дозревали, на грядке.
Толкую Вальтеру, о чем идет речь, а он смеется: «Нельзя, офицер увидит». Мама ему:
— Передай офицеру, пускай теперь ловит ветер в поле.
Снова прибежали мальчики и докладывают:
— Никого уже нет.
Вальтер послал Василька на улицу проверить, стоит ли еще там или уже ушел его начальник. Хлопчики вдвоем побежали на улицу и вернулись с расширенными от волнения глазами:
— Стоит. С ним еще два немча…
Вальтер, подождав немного, кивнул нам головой на прощание и направился на улицу. Смотрю в щель ворот: четким шагом подходит он к офицеру, который стоит на перекрестке двух улиц, и по-военному что-то рапортует. Очевидно, говорит что-то вроде «ищи ветра в поле», только языком военного рапорта.
Вальтер пошел в соседний двор влево, куда указал офицер. Вскоре он вернулся, и немцы направились на улицу Фрунзе, центральную магистраль.
Мама, перебирая помидоры, вслух размышляет:
— Бели и Гриць, к несчастью, попал в плен, неужели не сбежит? И когда уже вся эта мука кончится?
Опять о чем-то думает, молчит. Когда я сказала ей, что иду на участок и вскоре вернусь, она наказала:
— Не задерживайся. Он придет сюда за помидорами и расскажет, удалось ли тем бедолагам сбежать. Сама я не все пойму.
Но ни в тот день, ни сегодня Вальтер не пришел. Может быть, наказан за «недостаточность инициативы» во время поисков беглецов? Мама уже не раз говорила:
— Антипушист почему-то не кажется на глаза.
…Вечереет, жара понемногу спадает. Пойду сейчас с книжкой в сад, так как на кухне у меня собралась «неспокойная компания» и это мешает читать. Юрик кричит потому, что Наталка его «стирает»; «выстиранный» Василек хнычет, требуя кошечку Ниточку и котят, которых бабушка куда-то запрятала, чтобы мальчики их не мучили; Маринка за что-то отчитывает куклу Иринку.
По небу начинают шарить прожекторы.
7 августа
Освобожден Орел!
После бесконечных сообщений о «тяжелых, кровавых потерях большевиков» газетка сегодня оповестила о том, что «великие непобедимые силы немецкой армии», дескать, «очистили город Орел без помех со стороны врага…». Значит, надо думать, немцы сдали уже и Белгород, и тоже «без помех». Если судить по лексикону редакции «Нового украинского слова», «враг» у немцев какой-то необычный, таинственный. То он «истекает кровью», то вдруг заставляет «непобедимые» немецкие войска, неизменно отличающиеся «высоким боевым духом», очищать города «без помех…». Порадовало и сообщение об оставлении Катании в Италии, и тоже «без помех со стороны врага».
На заметку о том, что, видимо, зашевелился второй фронт, обратил мое внимание один из посетителей. Он хитро подмигнул: «Читайте и между строк» — и отдал газету, которую уже просмотрел.
С газетой явилась домой, расписавшись перед этим о приходе на работу и повертевшись на виду у начальства. Ищу маму, а она спокойненько воюет с воробьями, которые озоруют на огороде. Пока она делала пугало, я ей все рассказала. Но сердце не успокоилось. Кажется, помчалась бы куда-нибудь и такое отчаянное натворила, что куда там!
Читать? Не читается. Пойти к Анастасии Михайловне? В «рабочее время»-неудобно, я же должна находиться сейчас на участке. Помогла маме подвязать помидоры. Жаль, что в саду и огороде нечего полоть. Когда руки заняты, голове легче.
За окном чудесное летнее утро. На глазах зреют яблоки и груши, доспевают помидоры, наливаются кочаны капусты. Над цветами семенной редиски вьется рой белых мотыльков. Уже близок конец лета. Лучшее тому свидетельство — пышные георгины, красные, темно-вишневые, желтые, синие, розовые, белые.
Мое внимание привлекает внезапный шум грузовиков на улице. Где дети? В садике их не видела. Вскакиваю и выбегаю на улицу. Нет, волноваться незачем: возле дома, под забором, притихли двое загоревших мальчишек в трусиках. Мне улыбаются два милых замурзанных личика.
— Что вы тут делаете? Кто вам разрешил выйти на улицу?
— Ой, Кса-а-на! Тут столько масин застряло!
Действительно, три машины съехались на узкой мостовой, и теперь шоферы соображают, как им разминуться. Одна машина нагружена какими-то мешками, вторая — деревянной тарой, ящиками, а третья пустая.
На мешках сидит пожилой светловолосый человек. «Идите сюда», — кивает он малышам.
Дети вопросительно посмотрели на меня: можно? После моего утвердительного кивка подбежали. Дядько засунул руку в мешок.
Сахар?
Мальчики сперва подставили ладошки, а потом сорвали с головы тюбетейки. Когда тюбетейки наполнились, дети, поблагодарив дядю, метнулись к бабушке, крича: «Кисель, кисель будет!» Я засмеялась и тоже поблагодарила щедрого незнакомца. Хотела было вернуться домой, но он окликнул меня:
— Идите-ка сюда!
Подхожу ближе. Где я видела этого человека? А он, улыбаясь, говорит:
— Подставляйте полу кофточки!
Довелось и мне взять нежданный подарок. Смеемся оба. По глазам его вижу, что знает не только об Орле, но еще что-то.
Тут машины разъехались, и он помахал мне с мешков рукой. Машина с сахаром направилась на консервный завод, который, как и все остальное, работает «нур фюр дейче». Возле мамы сейчас приплясывают Юрик и Василек: она отламывает от лепешки кусочки и посыпает их сахаром. Из сада бежит с куклой Маринка, услышавшая магическое слово «сладко».
Но вот поднятый детьми шум стих, на кухне нет ни их, ни мамы. Остатки сахара спрятаны. Все в саду. Смотрю на помидоры, которые лежат на подоконнике и прямо на глазах дозревают, краснеют.
На улице звучит песня. Это идут ученики ремесленной школы при так называемом штадткомиссариате. Наши бывшие пятиклассники. На каждом — черная форма. А в сторонке шествует наставник — немец. Он велит хлопчикам петь, и те поют… «Партизанскую». На всю улицу звенит, переливается:
