Его теперь больше ничто не волновало, кроме собственного гнева. Он схватил графин, потом снова поставил его на буфет. Поворачиваясь, задел его и уронил на паркет. Остановился, взглянул на пятно, распространявшее сильный запах вина, вышел из столовой и отправился курить в кабинет.
Госпожа Дегуи позвала слугу, а сама перешла в салон, еще освещенный лучами заходящего солнца. Она села у открытого окна, натянула на пяльца вышивание и продолжила работу с выражением безмятежности, которое морщины словно прикрепили к ее лицу.
Давид вошел в темный от дыма и от сгущающихся сумерек кабинет.
— Вам, месье, завтра утром, в воскресенье, лошадь будет нужна?
Господин Дегуи понял, чего хочет слуга, и ответил очень тихо:
— Нет, Давид, я никуда не поеду.
Укладываясь спать, господин Дегуи уже забыл о причине своего раздражения; она растворилась в приступе гнева, оставившем по себе тягостное воспоминание.
Господин Дегуи вставал по утрам всегда в пять часов, но одевался медленно, ходил по ванной, и, когда Ортанс приносила госпоже Дегуи завтрак, он был еще в халате. В это воскресенье, глядя на голубое небо над утопающими в утренних тенях полями, он с сожалением подумал о несостоявшейся верховой прогулке.
Он взял свою тяжелую трость, которую часто носил в левой руке для тренировки мышц, и направился в сторону Нуазика.
Заметив за стеклянной дверью парикмахера Желино, он отвернулся.
Дабы избежать разговоров со знакомыми с детства людьми, господин Дегуи шел быстро, с видом погруженного в свои мысли человека. Даже еще и теперь, встречаясь с владельцем завода Шово, который преследовал его до шестнадцатилетнего возраста, выкрикивая на улице ему вслед: «Толстая тетка!», он всякий раз испытывал некоторое замешательство.
На Эгюийском мосту он замедлил шаг, окинув взглядом занятое зелеными и бурыми болотами пространство. Небольшие квадраты воды, рыбные садки и соляные бассейны поблескивали среди зарослей травы. Был тот час, когда река, набухшая от поднявшейся воды, разливается по окрестным полям. Казалось, что океан вдруг взял да и оставил на этой плоской, размокшей равнине свой еще совсем свежий след, сделав ее продолжением своего необъятного горизонта.
Андре вышел из коляски, чтобы помочь Берте сесть рядом с Мари-Луизой, потом озабоченно осмотрел упряжь.
Направляясь к Фондбо, они все больше удалялись от болот. Хлеб на полях был уже убран, и посреди них виднелись лишь один квадрат виноградника да несколько рядов кукурузы и топинамбура. Лошадь шагом взбиралась на последний холм. Андре обернулся к Берте:
— Вам там не слишком удобно. Наша коляска совсем никуда не годится. Говорят, здесь сейчас находится госпожа Брен.
Лошадь снова пошла рысью. Берта закинула руку за спинку сиденья, а другой дотронулась до своих волос и, пристально глядя на убегающую вдаль дорогу, подумала о Мари Брен. Она никогда не встречала госпожу Брен в Нуазике, но припоминала, как видела ее однажды на берегу моря в Медисе; она помнила эту странную красивую женщину, которую можно было видеть издали то на пляже, то в лесу, всегда вместе с долговязым Эснером.
Коляска тихо катилась в тени дубовой аллеи. Перед замком стояла группа женщин, и Берта сразу же узнала среди них силуэт Мари Брен.
Госпожа Шоран, опасливо озираясь, вышла из коляски.
— А Эмма что, не приехала?.. Какое миленькое у тебя, моя дорогая, платье, — сказала госпожа Дюкроке, целуя Берту.
И быстро добавила веселым, но повелительным голосом:
— Молодежь играет в теннис; ну-ка, малышки, давайте-ка надевайте свои сандалии.
В гостиной Фондбо под деревянными панелями и обоями чувствовались гнетущая тяжесть и холод каменных стен. Мари-Луиза искала свои сандалии возле лестницы, в просторном, выстланном плитками вестибюле. Берта подошла к окну и обратила внимание на молодого человека, который прогуливался в парке с господином Дюкроке.
Выйдя из замка, Берта бросила взгляд в сторону госпожи Брен. Она разговаривала с тем самым замеченным Бертой молодым человеком и посмотрела на Берту; почти сразу в ту же сторону повернул голову и молодой человек.
— Пошли быстрее, — тихо сказала Мари-Луиза.
— Красивые у вас здесь, мадемуазель, места, — сказал молодой человек, оказавшись вдруг рядом с Бертой. — Особенно я люблю такое освещение. Я думаю, такое особое сияние обязано своим происхождением соседству с морем. Вы только взгляните на эту воду, — сказал он, останавливаясь перед группой туй, покрытых сверкающими каплями влаги. — Словно солнечная пыль… Вы живете в Нуазике?
— Да, месье, я живу в Нуазике.
— Это очаровательный городок. Мы с отцом вот уже два года приезжаем туда на лето. Мы снимаем там виллу «Пикодри». Меня зовут Альбер Пакари… А сюда меня сегодня привела госпожа Брен… Давайте пройдем на теннисную площадку… Я здесь никого не знаю. Вы мне расскажете. Я предполагаю, что эти миниатюрные девушки с голубыми глазами — дочки госпожи Дюкроке. Одну из них зовут Лила.
— Это другие зовут ее Лила, — смеясь, сказала Берта. — А сама она называет себя Элизабет.
— Похоже, госпожа де Бригей была очень красива. Даже и сейчас она еще величава. Я немного поговорил с ее дочерью. У нее довольно изящный лоб, но такой акцент, что портит все впечатление… А вот у вас совершенно нет местного акцента.
— Вы находите? — сказала Берта, останавливаясь одновременно с Альбером, который смотрел на нее с улыбкой, и повернулась к нему лицом.
Удивляясь непринужденному тону и раскованности собеседника, которые поначалу показались ей дерзкими, она отвечала без робости, весело, очень мягким голосом, потому что с ней впервые разговаривали как со взрослой девушкой.
— Вы ездили в Медис? — спросил Альбер.
— А как вы узнали?
— О! У меня свой источник информации…
— Я вас умоляю! — сказала она, глядя ему в глаза и не переставая улыбаться. — Вы меня заинтриговали.
— Это моя тайна.
— Ну так откройте ее мне! — произнесла она капризно и нетерпеливо.
— Ну ладно! Вот… Все очень просто. Когда вы вышли из дома, госпожа Брен сказала мне: «Я видела эту симпатичную девчушку в Медисе». Но вообще-то… разве вы девчушка? — сказал он, внезапно останавливаясь. — У вас глаза совершенно взрослого человека… я хочу сказать, глаза, в которых видна живая мысль… а в то же время внешность ребенка, — сказал он медленно, посмотрев на ее волосы, потом на платье.
— Мне четырнадцать лет.
— А!.. Четырнадцать лет… Я бы дал больше.
— Вы знакомы с госпожой Брен? — спросила Берта.
— Я познакомился с ней в Париже у художника Бланше… А что? Это вас удивляет? — сказал он, наблюдая за ней. — Вы знакомы с Лазаром Эснером?
Она пожалела о своем опрометчивом вопросе о Мари Брен; смутившись, она заторопилась к теннисной площадке, где, не смея подойти, ее ждала Мари-Луиза.
Госпоже Дюкроке, хотя кричала она достаточно громко, никак не удавалось собрать молодежь на полдник. Альбер повернулся к Берте и сказал:
— Господин Дюкроке окружает меня всяческими знаками внимания. Предоставляет в мое распоряжение свой автомобиль. Хочет каждый день общаться со мной. Он буквально не покидает меня. Это становится обременительным. А вы часто приезжаете в Фондбо?
— Летом я приезжаю сюда почти каждый четверг, — ответила Берта.
