хлеба и спичках, при этом не обращая никакого внимания на основные траты семьи, которые, по мнению Берты, были чрезмерными.
— Давай я подержу над тобой зонтик, — предложила Берта. — Для октября сегодня жарковато. Похоже, Лорану не удастся вернуться в Рошфор вместе с Андре. А, кстати, почему его отправили в Рошфор, ведь зимой его родители живут в Туре?
— Так получилось, что он начал свою учебу в Рошфоре.
— Я не говорила тебе, что встретила у Дюкроке госпожу Брен? Кажется, она уже уехала в Шотландию. А сюда она приезжает к матери, как правило, ненадолго.
Госпожа Дегуи ничего не ответила и снова пошла очень быстро, потом, сбавив шаг, посмотрела на дочь:
— У тебя волосы лезут прямо в глаза. Ты бы так не растрепалась, если бы не взбивала их так сильно.
— И еще если бы мы шли, а не бежали!
— Я не хочу опаздывать. Сегодня к нам придут обедать Эдуар и Эмма.
— Знаю. Но это не повод, чтобы ходить за покупками в самую последнюю минуту.
Так они пререкались до самого дома.
«Мама сделала вид, что не слышит, когда я заговорила о Мари Брен, — размышляла Берта, — потому что ей неприятно обсуждать эту тему и потому что ее раздражает одно лишь упоминание имени Мари Брен. Она ответила мне колкостью, чтобы уклониться от разговора и тем самым скрыть свое неумение рассуждать. Так же вот и с папой: по слабости она избегает любых споров с ним, а потом мстит ему за это дурацкими замечаниями».
Берта решила больше не задавать вопросов людям, чьи недостатки слишком очевидны. Она чувствовала себя одинокой и непонятой среди этих жалких существ, утративших способность мыслить; теперь она будет искать ответа только у самой себя и надеяться лишь на собственные силы. Отныне она будет больше внимания уделять учебе. Берта начала с того, что повесила у себя в комнате расписание занятий и начала по утрам вставать раньше, чтобы повторить пройденный материал. Четыре часа в день она отводила игре на фортепьяно. Читала книги, принесенные ей мадемуазель Пика, потом переключилась на романы, которые наобум выбирала в библиотеке отца и которые госпожа Дегуи отнимала у нее, когда название тома казалось ей неподходящим для молодой девушки. Берта, однако, искала в книгах не рассказы про любовь, а информацию о людях, о свете, о жизни, столь интересовавшей ее и казавшейся ей совершенно непохожей на все то, что она знала.
Чтение отвлекало ее от занятий, но время от времени она вдруг составляла себе новое расписание, более жестокое по сравнению с предыдущим, и прикалывала его над своим письменным столом. Она также пыталась изучать историю по многотомному труду Анри Мартена, занимавшему одну из полок библиотеки, однако, почитав его немного вечером, она начинала чувствовать усталость, переставала понимать прочитанное, ею вдруг овладевали мечтательность и лень, и тогда она клала на книгу руку и смотрела на свои пальцы, которые так внимательно разглядывал Альбер. Она думала о том, какими они могли показаться ему — изящными или же, наоборот, некрасивыми, и начинала приводить в порядок ногти.
Однажды после падения с лошади господин Дегуи перестал ездить верхом и возненавидел — это он- то, столь любивший когда-то любые физические упражнения — даже пешие прогулки. Он теперь редко ходил даже в свой торговый дом, предпочитая оставаться в библиотеке и спокойно курить трубку, хотя вкус ее казался ему неприятным. Он выбирал из своей богатой книжной коллекции тот или иной том, трогал переплет, смотрел картинки, а иногда брал в руки и созерцал какую-нибудь антикварную вещицу, с удовольствием ощущая на ладони ее приятную тяжесть. Заслышав звонок, он приоткрывал дверь и выглядывал в коридор. Господин Дегуи запрещал, чтобы его тревожили, однако сам ревностно прислушивался ко всем раздававшимся в доме звукам. Иногда он входил в гостиную в тот момент, когда у его жены был кто-нибудь с визитом, и садился послушать беседу, не замечая смущения гостей. Тогда госпожа Шоран, обращаясь к господину Дегуи, повышала голос, она снисходительным тоном, как с ребенком, говорила с ним о лошадях, о книгах и о физических упражнениях. Никто и не догадывался, что раскопки на мысе Грав и археологические работы господина Дегуи, о которых в Нуазике отзывались как о причудах, высоко ценились некоторыми учеными.
Господин Дегуи немного оживлялся, когда приходили ужинать его зять и Эмма. Эдуар, новичок в семье, казалось, с интересом внимал рассказам тестя, но Берта их никогда не слушала, поскольку все они были ей давно известны.
В тот день Дегуи, рассказывая про осуществленную господином Тарно спекуляцию, встал, чтобы самому налить в бокалы гостей коллекционного вина.
— Я не хочу, — сказала госпожа Дегуи, чтобы выразить мужу свое неодобрение.
— Я уверен, что вам оно понравится, — сказал, обращаясь к зятю, господин Дегуи.
Тот быстро поднес дрожащей рукой стакан к губам и очень медленно, не отрываясь, выпил.
— Вино великолепное, — произнес Эдуар.
— Не правда ли? — сказал господин Дегуи. — А Тарно не захотел даже попробовать. Я вижу, вы начинаете разбираться. Ладно! У меня есть еще и кое-что получше — бургундское урожая шестьдесят шестого года. Четыре бутылки из той партии, которую мы с братом разделили пополам.
— Надеюсь, ты не собираешься идти в погреб? — сказала госпожа Дегуи. — Эдуар! Я вас умоляю! Не позволяйте вашему тестю идти за вином.
— Ну пусть сходит, если это доставляет ему удовольствие! — сказала Эмма, глядя на мать.
— Уверяю вас, дети, мне кажется, что это очень неосмотрительный поступок. Вы видели, как он разгорячился, он возбуждается, когда говорит.
— Погреб недалеко, — сказал Эдуар.
— Вы не знаете, какая там лестница! У вашего тестя походка уже не та, что в молодости. У него бывают головокружения. Я замечаю это по тому, как он иногда вдруг опирается на стул или стол. Мы даже не услышим, если он будет звать.
— Давид может пойти посмотреть, — сказала Эмма и повернулась к слуге, неподвижно, с сонным видом стоявшему в затененном абажуром углу комнаты.
Дождавшись возвращения господина Дегуи, Давид с невозмутимым видом сделал несколько вялых шагов в его сторону и принял у него свечу и бутылку. Привыкший к манерам своих хозяев, он никогда не удивлялся ничему, исходившему от них, и лишь только наблюдал за происходящим.
— Что с тобой? — спросила госпожа Дегуи, глядя на мужа.
— Просто слишком быстро поднялся по лестнице, — ответил он. — Это пустяки…
Он старался не говорить и не дышать, но, когда дотрагивался до своей груди, в его глазах появлялось какое-то задумчивое выражение. Дегуи почувствовал, что все взгляды прикованы к нему, и встал.
— Это пустяки, — повторил он, жестом останавливая жену и Эмму, с беспокойством смотревших на него. — Я сейчас вернусь.
— Какая-то неестественная у него одышка, — сказала Эмма.
— Он сейчас вернется, просто немного закружилась голова, — сказала госпожа Дегуи, которая всегда гнала прочь мысли, способные нарушить ее душевное равновесие, и старалась видеть во всем, даже в таящих угрозу вещах, только хорошее.
— Вы заметили, что в последние дни он выглядел более усталым, чем обычно? — спросил серьезным тоном Эдуар, осторожно поднося к губам стакан бургундского.
— Нет. Он чувствует себя совершенно нормально. Аппетит у него нормальный, на руку уже не жалуется.
— Кто-то позвонил! — вдруг сказала Берта. — Уверяю вас, кто-то позвонил.
— Я ничего не слышу, — сказала госпожа Дегуи. — Давид, вы слышали какой-нибудь звонок?
Все замолчали и прислушались. После длительной паузы Эдуар сказал госпоже Дегуи:
— Может быть, вам стоило бы подняться?
— Я схожу! — сказала Берта.
— Нет, дочка, — остановила Берту госпожа Дегуи, решившаяся наконец встать.
