женщину постоянно держат на расстоянии от всех тех обычных мужских дел, от всего того, что заполняет время мужчины, его мысли, его зрение? Да, когда ты смотришь на меня, я вижу в твоих глазах тень неизвестных мне забот. Расскажи мне о своей работе…
— Работа у меня весьма своеобразная, — поморщившись, сказал Альбер. — Чтобы заинтересоваться ею, нужно быть мужчиной, несчастным, отупевшим от работы мужчиной.
— То, что интересно тебе, никогда не будет скучным для меня. Нет никакой необходимости рассказывать мне обо всех своих процессах, но многое я вполне могла бы понять. Я уверена, что иногда смогла бы даже помочь тебе. Женщины часто мыслят более здраво, чем мужчины, отличаются большей интуицией. Это заблуждение, что они легкомысленны.
Берта замолчала, когда в гостиную вошел Юго, держа в руках поднос, который он мягко и торжественно поставил на стол.
Потом продолжила:
— Женщине оставляют только домашнее хозяйство, визиты и наряды. И получается, что каждый живет в своем замкнутом, недоступном для другого мире.
— Так ты думаешь, что мне безумно интересна моя работа! — воскликнул Альбер. — Позволь мне забыть о ней. Право же, — произнес он и выпрямился в своем кресле, чтобы взять чашку, поданную ему Бертой. — Давай лучше не будем портить наше чаепитие напоминаниями о юриспруденции.
Он поднес чашку к губам:
— Это другой, не тот чай. Я уверен, что его покупали не в «Руайяле».
— Да нет, это тот же.
— У Катрфажей всегда чудесный чай, — сказал Альбер, намазывая апельсиновый джем на уже сдобренное маслом печенье и приоткрыв рот от предвкушаемого удовольствия.
Почувствовав после этой легкой закуски прилив бодрости, он инстинктивно встал и направился к двери своего кабинета.
— Ты что, будешь работать?
— Да, немножко, до ужина…
— Дело Пантеза? — спросила Берта.
— Откуда ты знаешь про дело Пантеза?
— Ты же о нем целый час говорил при мне с Марионом.
Она закрыла дверь и продолжала:
— Ну вот, прекрасно! Расскажи-ка мне про дело Пантеза.
— Ты такая смешная, — улыбаясь, сказал Альбер. — Это очень запутанная история. Чтобы нам с тобой разобраться во всем этом ералаше, мне понадобилось бы не меньше двух часов.
— А ты возьми и просто расскажи мне все, как если бы я была мужчиной.
— Что ж, ладно! Слушай! — быстрым бесстрастным тоном сказал Альбер. — Когда госпожа Пантез выходила замуж, она была сиротой. Родители оставили ей состояние в двести тысяч франков, каковое она и принесла в приданое мужу. Пантез вложил эти деньги в небольшое предприятие по производству гравюр, им владеет его брат Поль Пантез, оно находится в России. Да, я забыл сказать, что госпожа Пантез вышла замуж, не заключив брачного контракта.
— Ты говорил Мариону, что он возил жену в Вену.
— Это деталь, — нетерпеливо сказал Альбер, — давай оставим это; мне надо поработать.
— Уверяю тебя, пока что эта история мне совершенно понятна.
— Разумеется, ты без труда поймешь эпизод с мехами и несчастья госпожи Пантез.
— Не думай о том, что я пойму, а что нет… Рассказывай, — сказала Берта, опять усаживая Альбера в кресло.
Он продолжил свой рассказ. Берта внимательно слушала его, время от времени утвердительно кивая головой. Однако, рассказывая, он вспомнил о возражении Мариона по поводу преимущественного права. Он знал, что если даже Берте и понятно значение его слов, то глубинный их смысл она уловить не в состоянии. Ведь для этого нужно было иметь представление о положении Катуа, о постановлении шестой палаты, о дискуссии между Верниолем и Кенелем и рассматривать вопрос так, как это делал он: через призму целого ряда текстов и контраверз, меняющих содержание дела.
— Мы выглядим смешно!
— Но я все прекрасно понимаю.
— Нет. Ты не можешь меня понимать. Впрочем, это совершенно естественно.
— Я могу повторить тебе слово в слово то, что ты мне сказал: «Господин Пантез вложил двести тысяч франков своей жены в компанию „Поль Пантез“. Компания была ликвидирована по взаимному согласию учредителей до того, как госпожа Пантез подала на развод. Господин Поль Пантез признал, что должен двести тысяч франков и в качестве гарантии представил свое торговое заведение».
— Ты просто повторяешь слова, которые для тебя не имеют никакого смысла.
— А тебе досадно оттого, что ты видишь, что я поняла…
— Нет, — раздраженно сказал Альбер, — ты ничего не поняла, потому что тебе не хватает элементарных понятий о том, что такое преимущественное право, что такое сделка, в чем состоят формальности обеспечения залогом. И это все совершенно естественно. Мне только не нравится твой самоуверенный вид. Сейчас я укажу тебе на самый интересный момент всего этого дела, в котором ты видишь только семейные неурядицы: «Можно ли утверждать, что преимущественное право имеет полную юридическую силу?»
— Да, преимущественное право имеет полную юридическую силу.
— Ты что, думаешь, что прямо поразила меня своим невозмутимым видом? — закричал Альбер, расхаживая по комнате. — Бывают такие минуты, когда ты мне кажешься глупой!
Он остановился, сжав кулаки и горестно взглянув на нее:
— А мне невыносима сама мысль о том, что ты можешь быть глупой!
Он снова принялся ходить взад-вперед, потом сел в кресло в глубине гостиной. Словно обращаясь к воображаемому свидетелю этой сцены, он повернулся к одному из стульев:
— Можно простить какую-нибудь глупость своему другу. Но собственной жене не прощаешь ничего. Потому что хочешь, чтобы она была для тебя целым миром, твоим миром! Хочется, чтобы она разделяла все твои идеи. А если нет, то пусть лучше ее голова расколется на две части!.. Я знал одного преподавателя конституционного права, который буквально свел жену с ума, пичкая ее историей конституции. Вот если бы мы брали в жены крестьянок, то и не требовали бы с них ничего. Мы бы с ними не разговаривали… И чувствовали бы себя не так одиноко.
Он встал и продолжал:
— Если бы мы только могли себе представить, насколько женщины невежественны, нас бы охватила дрожь. Мы не решаемся приподнимать эту завесу. Взять любой, хотя бы самый простой вопрос. Я даже и примера-то подходящего найти не могу: все кажется слишком трудным. Так-так. Какой-нибудь вопрос для ребенка. Что говорил господин Журден? «Объясните мне, почему иногда луна бывает, а иногда ее вовсе нет».
Альбер подошел к Берте, попятившейся от него к окну.
— Ну вот, объясни мне, почему луна не всегда бывает круглой.
Берта пожала плечами и обошла диван с другой стороны.
— Я говорю серьезно. Я уверен, что ты ничего об этом не знаешь.
Он опять приблизился к Берте, которая отвернулась от него и опустила глаза.
— Проведем эксперимент. Мне просто любопытно знать, какие у тебя могут быть предположения на этот счет.
Берта остановилась возле камина. Она делала над собой усилие, стараясь слушать только тиканье часов. «Я буду сохранять спокойствие, — говорила она себе, стараясь сосредоточиться на своих мыслях, чтобы только не слышать голос Альбера. — К Катрфажам каждые две недели приходит часовщик и регулирует часы. А Бонифасы не стали продавать часы из гостиной. Хотя могли бы продать их очень дорого».
— Ты ведь замечала, что бывают ночи вообще безлунные?
— А я и не знала, что у тебя такая страсть к астрономии, — мягко сказала Берта, прикасаясь к
