перераспределении богатств. Чтобы заполучить свою долю богатств, он использовал средства противозаконные и весьма гадкие — например, увещевал недобросовестных должников при помощи паяльной лампы. После таких увещеваний четыре человека отдали Богу душу, Маккалем получил прозвище «Гарри-Поджигатель» а судья, зараженный социальными предрассудками, закатал его на двадцать пять лет. По этой причине доводы Маккалема в пользу социальной справедливости казались Уилту малоубедительными.
Не нравились Уилту и перепады настроений его ученика. Маккалем то хныкал от жалости к себе и твердил, что тюрьма его застебала: не мужик, а сморчок занюханный, то вдруг на него нападало религиозное исступление, то, рассвирепев, он грозил поджарить на медленном огне ту гниду, которая его заложила. Больше всего Маккалем устраивал Уилта в роли сморчка. По счастью, во время занятий ученика и учителя разделяла надежная металлическая сетка и присутствовал еще более надежный надзиратель. Уилт едва оправился от трепки, которую задала ему мисс Зайц, и разноса, который учинила Ева, поэтому такие меры предосторожности были весьма кстати. Тем более что к сегодняшнему настрою Маккалема грибные метафоры никак не подходили.
— Хоть вы и считаете себя шибко умным, а главного не просекаете, — хрипел Маккалем. — Где вам: в тюряге-то не сидели. И Форстер тоже. Козел он, ваш Форстер. Оно и понятно — средний класс.
— Возможно, вы и правы, — согласился Уилт. Маккалем то и дело отвлекался от темы занятия, но чутье подсказывало Уилту, что Сегодня лучше ему не перечить. — Форстер действительно принадлежал к среднему классу. Однако не исключено, что именно по этой причине он обладал тонким вкусом и проницательностью, которые…
— Ни хрена себе тонкости! Да этот пидор спал с боровом. Вот вам и тонкий вкус.
Такой отзыв о личной жизни классика смутил Уилта. Надзирателя, как видно, тоже.
— С боровом? — спросил Уилт. — Быть не может. Вы точно знаете?
— А то как же. С Бэкингемом10, у-у, боров.
— Ах, вот вы про кого, — Уилт уже клял себя за то, что посоветовал этому жлобу изучать не только творчество, но и биографию Форстера. Даже упоминание о полицейском — для Гарри-Поджигателя — нож острый. — И все же, если мы обратимся к произведениям Форстера с их социальной проблематикой.
— Мотал я эту социальную проблематику! Ничего он, кроме собственной задницы, не видел.
— Что ж, если понимать ваши слова в переносном смысле…
— Кой черт «в переносном»! — рявкнул Маккалем и принялся листать книгу. — Смотрите сами. «Второе января… показалось, что я красив и обаятелен… напудрил бы нос, если бы не… анус зарос волосами». И все это ваш разлюбезный Форстер писал в дневнике. Самовлюбленный педик — и больше ничего.
— Наверно, при помощи зеркала разглядел, — промямлил Уилт, ошарашенный этими откровениями. — И все-таки его романы отражают…
— Наперед знаю, что вы скажете. Дескать, романы Форстера имели для своего времени огромное общественное значение. Ни фига подобного! Как его еще не замели за шуры-муры с приспешником власть имущих. А в смысле общественного значения, что Форстер, что Барбара Картленд11 — один черт. Чего стоят ее книжонки, всем известно. Розовые сопли.
— Розовые сопли?
— Чтиво для кухарок, — с наслаждением пояснил мистер Маккалем.
— Любопытный взгляд, — заметил Уилт, у которого от рассуждении ученика голова пошла кругом. — Мне лично казалось, что писания Барбары Картленд — чистейший эскапизм, в то время как…
— Я вам охальничать не позволю, — вмешался надзиратель. — Чтобы я этого слова больше не слышал. Пришли о книгах разговаривать— вот и разговаривайте.
— До чего же Уилберфорс языкастый, — сказал Маккалем, пристально глядя на Уилта. — Такие слова знает, что мое почтение.
Надзиратель за его спиной насупился:
— Я тебе не Уилберфорс. Ты прекрасно знаешь, как меня звать.
— Значит, не о вас и речь, — ответил Маккалем. — Конечно, вы мистер Джерард. а не какой-то олух царя небесного, который даже кличку победителя скачек не может прочесть без посторонней помощи. Так что вы там говорили, мистер Уилт?
Уилт задумался.
— Что, мол, книжки Барбары Картленд — забава для полудурков, — напомнил Маккалем.
— Ах, да. Из ваших слов получается, что романтические произведения оказывают на сознание рабочего класса более пагубное воздействие, чем… Что такое?
Маккалем за металлической сеткой зловеще ухмылялся.
— Ушел вертухай, — прошипел он. — Ловко я его сплавил. — Я ведь ему плачу. А его супружница от Барбары Картленд без ума. Каково ему было слушать? Держите-ка.
Уилт взглянул на свернутый в трубочку листок бумаги, который Маккалем просовывал через сетку.
— Что это?
— Сочинение.
— Но вы их обычно пишете в тетради.
— Ладно, считайте, что это сочинение, и быстренько припрячьте.
— Я не стану…
Маккалем люто сверкнул глазами:
— Станешь!
Уилт покорно сунул бумажку в карман, и Поджигатель мигом подобрел.
— А жалованье-то у тебя не ахти, — сказал он. — Что за тачка— твой «эскорт». И жить в одном доме с соседями — не в кайф. То ли дело — свой дом, чтоб ни с кем не делить. А во дворе — «ягуар»: Клевяк, а?
— Не совсем, — произнес Уилт. У него к «ягуару» душа не лежала. Ева и на маленькой машине гоняет так, что только держись.
— Ладно. Считай, что пятьдесят тысяч у тебя в кармане.
— Пятьдесят тысяч?
— Ну да. Плачу наличными — Маккалем покосился на дверь. Уилт тоже. Надзиратель не появлялся.
— Наличными?
— Купюры мелкие, старые. Никто не докумекает. Лады?
— Нет, не лады, — решительно сказал Уилт. — Меня деньгами не…
— А ну не бухти! — грозно зарычал Маккалем. — Ты живешь с женой и четырьмя дочками в кирпичном доме, Оукхерст-авеню, 45. Машина — «Эскорт» цвета собачьего дерьма, номерной знак ХПР 791 Н. Номер счета в банке «Ллойдз» — 0737. Еще что-нибудь рассказать?
Уилту этих сведений было вполне достаточно. Он вскочил с места, но Маккалем остановил его:
— Сиди, покуда ноги целы. И дочки тоже. Уилт как подкошенный упал на стул.
— Что вам от меня надо?
— Ничего, — улыбнулся Маккалем. — Ровным счетом ничего. Езжай себе домой, прочти эту бумажку, а дальше все пойдет как по маслу.
— А если я откажусь? — Уилт был близок к обмороку.
— Хуже нету, чем лишиться всей семьи, — загрустил Маккалем. — Как после такого на свете жить? Особенно калеке?
Уилт как завороженный смотрел сквозь металлическую сетку и уже не в первый раз — а при нынешних обстоятельствах, может, и в последний — раздумывал: почему его на каждом шагу подстерегают чудовищные неприятности? Маккалем и впрямь чудовище и слов на ветер не бросает. Отчего так: что ни злодей — то человек дела?
— Я хочу знать, что это за бумажка, — сказал Уилт.
— Ничего особенного. Просто знак. А Форстер, по-моему, типичный представитель среднего класса. Жул со старушкой-мамой, кушал конфетки…
