Мэвис уверенно прошествовала мимо него на кухню.
— Я просто зашла узнать, может, Ева согласится взять на себя закуску.
— Какую закуску? — спросил Уилт, с ненавистью глядя на Мэвис. Еще бы: эта ведьма надоумила Еву обратиться к доктору Корее.
Но Мэвис пропустила вопрос мимо ушей. С точки зрения активной феминистки и секретаря движения «Матери против бомбы», Уилт был всего-навсего представитель мужской половины рода человеческого, чего с таким церемониться?
— Ева скоро вернется? — спросила Мэвис.
Уилт зловеще улыбнулся и закрыл за собой дверь кухни. Раз Мэвис обращается с ним, как с неотесанным мужланом, он и поведет себя, как неотесанный мужлан.
— А как вы догадались, что ее нет дома? — поинтересовался Уилт, взяв в руки хлебный нож и пробуя тупое лезвие большим пальцем.
— Машины не было, и я решила… Ведь обычно вы на ней ездите, — Мэвис замялась.
Уилт поместил нож на магнитную доску рядом с большими кухонными ножами. Хлебный нож тут явно не смотрелся.
— Фаллический символ, — заметил Уилт. — Любопытно.
— Что любопытно?
— Это так в духе Лоуренса14, — сказал Уилт и достал из пластикового ведерка кулинарный шприц. Ева отмачивала его в дезинфицирующем растворе — надеялась, что когда-нибудь снова решится покрывать торты глазурью с его помощью.
— Лоуренса? — переспросила Мэвис с тревогой в голосе.
Уилт положил шприц и вытер руки. Взгляд его упал на резиновые перчатки, в которых Ева мыла посуду.
— Совершенно верно, — подтвердил Уилт и стал натягивать перчатки.
— О чем это вы? — спросила Мэвис. На память ей пришло происшествие с надувной куклой. Мэвис обогнула стол и направилась к двери, но остановилась. Уилт в одном халате, даже без пижамных брюк, в резиновых перчатках, с кулинарным шприцем в руках внушал опасения.
— Знаете, попросите Еву мне позвонить, — сказала Мэвис. — Я ей объясню насчет закуски для…
Она осеклась. На лице Уилта снова появилась улыбка. Из шприца брызнула желтоватая жидкость. В сознании Мэвис промелькнули образы сумасшедших врачей из старых фильмов ужасов.
— Так вы говорили о том, что Евы нет дома, — напомнил Уилт и заслонил собой дверь. — Продолжайте.
— Что продолжать? — голос Мэвис дрогнул.
— Ну, о том, что ее нет дома. По-моему, очень занятная тема, а?
— Занятная? — пробормотала Мэвис, пытаясь уловить в бессвязных фразах хоть проблеск здравого смысла. — Чего тут занятного? Очевидно, поехала в магазин.
— Очевидно? — Уилт отсутствующим взглядом рассматривал сад за окном. — Уж будто это так очевидно.
Мэвис невольно посмотрела в ту же сторону. Сад нагнал на нее такой же страх, что и Уилт в резиновых перчатках, с жутким кулинарным шприцем. Сделав над собой усилие, Мэвис повернулась к Уилту и как ни в чем не бывало бросила:
— Я, пожалуй, пойду.
С этими словами она двинулась к двери. Улыбка с лица Уилта сползла.
— Куда вы спешите? — воскликнул он. — Поставим чайник, выпьем кофейку. С Евой-то небось не отказались бы. Садитесь, поболтаем. У вас с Евой было так много общего.
— «Было?» — ахнула Мэвис. Черт дернул ее за язык. Уилт снова улыбался кошмарной улыбкой.
— Что же, — отважилась Мэвис, — если вы со мной выпьете, я не откажусь. Мне спешить некуда.
Она взяла электрический чайник и подошла к крану. В раковине лежала грелка. Мэвис взяла ее и чуть не выронила: грелка была не просто холодная, она была ледяная. Уилт угрожающе заворчал. После минутного колебания Мэвис обернулась. Так и есть: ей угрожает опасность. Опасность глядела на нее из плохо запахнутого халата Уилта.
Мэвис взвизгнула, подскочила к черному ходу, рванула дверь и, сбивая крышки с мусорных бачков, помчалась к воротам, где стояла ее машина.
Оставшись один, Уилт бросил шприц в ведерко и принялся стягивать перчатки за пальцы. Не лучший способ: перчатки стаскивались с трудом. Наконец Уилт с ними справился, вытащил из морозильника вторую грелку и приложил к своему члену.
— Гнусная баба, — ругнул он Мэвис. Что же теперь делать? Если она пойдет в полицию… Нет, едва ли. И все-таки принять контрмеры не помешает. Плюнув на гигиену, Уилт сунул грелку из раковины в морозильник и поплелся наверх, в спальню. «По крайней мере, мы раз и навсегда избавились от Мэвис М.» — подумал он, забравшись в постель. Хоть какая-то польза от происшествия, которое еще сильнее подмочит его репутацию. Однако Уилт и на этот раз рано радовался.
Минут через двадцать к дому подкатила Ева. По дороге она повстречала Мэвис. Войдя в дом, она первым делом крикнула:
— Генри, поди-ка сюда! Что ты тут вытворял с Мэвис?
— Иди ты к чертовой матери, — буркнул Уилт.
— Что ты говоришь?
— Ничего. Я не говорил. Я стонал.
— Нет, говорил. Я же слышала, — Ева поднялась в спальню.
Не успела она и рта раскрыть, как Уилт вскочил с постели и, прикрыв причинное место грелкой, объявил:
— Вот что. Вы мне осточертели. И ты, и твоя чувырла Мэвис, и эта Корее со своими ядами, и близняшки, и долбанные головорезы, которые рыскают за мной по пятам. Весь свет осточертел. Ишь, завели моду: я, значит, должен ходить по струнке и всем угождать, а они делают, что им заблагорассудится, и хоть трава не расти. Заруби себе на носу: а) я вам не мальчишка и б) изголяться над собой я больше не позволю. Ни тебе. ни Мэвис, ни близняшкам, чтоб им повылазило. У тебя мозги, как губка, впитывают любую белиберду, а я чихать хотел, что пишут всякие шарлатаны про новомодные идеи в воспитании, лечение старческих болезней сексом и целебные свойства цикуты…
— Цикута — это отрава, — попыталась перевести разговор Ева. — Никто не…
— А бредни, которыми ты забиваешь голову, — не отрава? — ерепенился Уилт. — Оголтелое распутство, голые шлюхи из порножурналов для. так сказать, интеллигенции, страхи и трахи по видюшнику на радость безработным. Суррогаты для тех, кто не способен ни думать, ни чувствовать. Не знаешь, что такое «суррогаты», — загляни в словарь.
Уилт остановился, чтобы перевести дух, и Ева воспользовалась паузой:
— Тебе хорошо известно, как я отношусь к порнографическим видеофильмам. И девочкам смотреть никогда не разрешу.
— Она не разрешит! Ни мне, ни мистеру Геймеру от этого не легче! Ты только взгляни на этих маленьких похабниц — неужели непонятно, что скоро страхи и трахи будут твориться у тебя под носом? Куда там! Они у нас умницы, они одаренные, прямо вундеркинды. Разве можно мешать их умственному развитию — учить, как себя вести, воспитывать по-человечески? Боже упаси! Никакого воспитания: мы образцовые современные родители. И пусть эти распущенные шмакодявки превращаются в ограниченных технократок, у которых на уме одни компьютеры, а совести не больше, чем у Эльзы Кох, когда она не в духе…
— Кто такая Эльза Кох?
— Садистка, которая уничтожала людей в концлагере. Да ты, чего доброго, заподозришь, будто я мечтаю завести зверские порядки, заделался твердолобым консерватором? Черта с два! У этих кретинов тоже мозги не варят. Я во всем держусь середины, и какие убеждения правильные, какие нет — не разбираю. Но зато я хотя бы думаю — по крайней мере, пытаюсь думать! Так. что оставь меня в покое — вернее, в непокое. А своей подружке Мэвис передай: будет опять сватать тебе кастраторшу Корее — снова
