Прошло уже пять приливов, и мы в воде около тридцати часов. Холод помогает мне окончательно распрощаться с мыслями о сне: я дрожу, но мне без труда удается держать глаза открытыми. Колени совершенно окоченели, и, подтянув под себя ноги, я присаживаюсь на них. Может быть, это поможет согреть и замерзшие пальцы ног.
Пытаюсь разглядеть Сильвана, но начавшая садиться луна, светит прямо в глаза, и я ничего не вижу. Сильвану нечем было себя привязать, и кто знает, на плоту ли он еще? Продолжаю искать его глазами, но тщетно: ничего не видно.
В голове одна мысль: надо найти друга. Сушу на ветру пальцы и пытаюсь свистеть, держа их во рту. Прислушиваюсь. Ответа нет. Но кто знает, умеет ли Сильван свистеть? Надо было спросить его об этом перед отплытием. А разве сложно было изготовить два свистка? Я упрекаю себя за легкомыслие. Прикладываю руку рупором ко рту и кричу: «О-о-о! О-о-о!» Но только ветер и волны отвечают мне.
Я не могу усидеть на месте: встаю, беру веревку левой рукой и пытаюсь удержать равновесие. Нет ничего ни справа, ни слева, ни спереди. Неужели он позади меня? Оглянуться я не решаюсь. Единственное, что мне удалось, вне сомнений, разглядеть — это черная полоска зарослей слева от меня.
Днем увижу деревья. Эта мысль приободряет меня. «Днем ты увидишь заросли, Пэпи! О! Да поможет тебе Бог увидеть и твоего друга!»
Шансы добраться до суши я оцениваю как девять к одному. Если даже меня выбросит совершенно облупленным, это будет не слишком дорогой ценой ни за путешествие, ни за его результаты. За все время путешествия я не видел ни единой акулы. Неужели они в отпуску? Да, своей везучести я не могу отрицать. Удачным из всех запланированных до мельчайших подробностей побегов, оказался самый дурацкий и самый простой. Два мешка кокосовых орехов, и ты плывешь, куда тебя несут ветер и волны. К материку. Не надо кончать университетов, чтобы знать: мусор всегда прибивает к берегу.
Сильная волна поднимает меня очень высоко, и я, наконец, вижу своего друга. Он сидит на расстоянии двухсот метров, немного левее от меня. Я решаю устроить из куртки нечто вроде паруса, который позволит мне быстрее приблизиться к Сильвану.
Ура! Сильван уже в менее ста метрах от меня. Вижу, он приложил руку к глазам — значит, ищет меня. Оглянись, болван!
Я встаю и свищу. В ответ он размахивает курткой. Перед тем, как усесться, мы, по меньшей мере, двадцать раз сказали друг другу «доброе утро».
От зарослей нас отделяет сейчас не более десяти километров. Слезы счастья выступают у меня на глазах. Сегодня Бог с тобой, Пэпи. Я буквально касаюсь его руками и чувствую его в себе самом. Он даже нашептывает мне на ухо: «Ты страдаешь и будешь страдать еще больше, но сегодня я решил быть с тобой. Ты будешь свободен, я тебе обещаю».
Мое религиозное невежество не мешает моей встрече с Богом.
Мы уже в километре от берега, и я ясно различаю на нем белых и розовых птиц, которые с важным видом разгуливают по болоту и ковыряются клювами в песке. Их несколько тысяч. Ни одна из них не поднимается в высоту более чем на два метра. Они взлетают, чтобы не замочить крыльев пеной волн. Здесь много пены, а море желтое, болотистое и грязное.
Приехали, я в болоте. Прилив начнется не ранее чем через три часа, поэтому придется переждать в зарослях. Но что делает этот болван, Сильван? Он стоит в воде и тянет плот. Что он, с ума сошел? Нельзя сходить с плота, иначе с каждым шагом он будет все больше и больше погрязать в иле. Я хочу ему свистнуть, но у меня ничего не получается. Смачиваю горло остатками воды во фляге и пытаюсь кричать. Ни звука не вырывается из горла. Но парень может пропасть!
Улучив момент, когда Сильван оборачивается, я машу рукой, давая ему понять, что он не должен отходить от плота.
К своему ужасу, я обнаруживаю, что он отошел от него уже довольно далеко и завяз в топи по пояс.
— Сильван! Сильван! Не двигайся, ложись на болото! Если можешь, высвободи ноги! — кричу я.
Ветер подхватывает мой крик, Сильван его слышит и качает головой в знак согласия. Я растягиваюсь на мешках и делаю отчаянные усилия, чтобы продвинуться. Злость придает мне нечеловеческую силу, и я сокращаю расстояние между нами еще на тридцать метров. Прошло около часа, и я уже очень близок к нему — в каких-нибудь пятидесяти или шестидесяти метрах.
Только что прошла первая волна. Она лишь слегка приподняла меня и пошла дальше, покрывая болото пеной. Я быстро соображаю: «С наступлением волн болото станет гуще, и я любой ценой должен добраться до Сильвана».
Подобно матери, стремящейся вырвать своего младенца из когтей близкой опасности, я гребу, гребу и гребу, пытаясь приблизиться к Сильвану. Он смотрит на меня, не говоря ни слова и не делая ни одного движения, но глаза его широко раскрыты, и он буквально поедает ими меня. Мои глаза стараются не оторваться от его взгляда. Плот продвигается немного вперед, но две следующие волны делают воду более густой, и я начинаю двигаться намного медленней. Сильван погружен в воду уже по плечи. Нас с ним разделяют не более сорока метров, но он понимает, что ему суждено умереть здесь, в болоте, в трехстах метрах от земли обетованной.
Когда я нахожусь уже в тридцати метрах от него, меня окатывает сильная волна, которая проталкивает плот вперед метров на пять.
Но Сильван исчез. Он не успел сказать даже последнего «прощай». Первая моя реакция: «Ты жив. Ты один. Без друга, в зарослях, тебе непросто будет найти путь к свободе».
Очередная волна, разбившись о мою спину, вернула меня к действительности. Удар был настолько силен, что на несколько минут у меня сперло дыхание. Я смотрел на волну, которая погибала на подступах к зарослям, и плакал: «Мы были так близки к цели, почему ты тронулся с места? В трехстах метрах от деревьев! Скажи, почему ты сделал эту глупость? Думал, что эта тонкая корка достаточно прочна и позволит тебе добраться до берега? А солнце? Что я знаю? Ты не мог больше вытерпеть эту адскую боль? Нет, скажи мне, разве такой мужчина, как ты, не мог продержаться еще несколько часов?»
Прошел час, и благодаря начавшемуся приливу я, наконец, оказался в зарослях.
В зарослях
В ноздри ударяет запах гнили. В ногах полно заноз, а от ядовитых паров начинают болеть глаза.
Первую ночь я провожу на большом сваленном дереве, отбиваясь от насекомых, которые искусали все мое тело. Обессиленный, я лежу среди ветвей дерева, и, ни о чем не думая, засыпаю.
Меня будит крик птиц. Солнце проникает глубоко в заросли: значит, сейчас 7 или 8 часов утра. Чертов остров я оставил шестьдесят часов назад. Три пригоршни кокоса поддерживают мои силы, а кокосовое масло заставляет немного утихнуть боль от ожогов.
Последний взгляд на могилу друга, и с мешком на плече я углубляюсь в кустарник. Менее чем через два часа дохожу до земли, которой никогда не касалась морская вода.
Примерно в 3 часа пополудни я обнаруживаю тропу, которой явно пользуются искатели балаты (естественной резины), поставщики дерева и искатели золота; она узкая, но достаточно ухоженная. По обочинам на ветвях деревьев встречаются свежие надрезы.
Я иду быстро и по пути изучаю угол, под которым падают солнечные лучи. Когда я точно убеждаюсь в том, что солнце собирается садиться, поворачиваюсь к нему спиной и иду на восток, в направлении деревни или лагеря Коуроу.
Находясь на Чертовом острове, я думал напасть на первого прохожего и заставить его отвести меня к лагерю Инини, в котором живет Квик-Квик, брат Чанга. Не вижу причины, по которой я должен менять планы? Если на Чертовом острове думают, что мы утонули, тогда все в порядке. Но если там заупрямились и настаивают на том, что мы бежали, в Коуроу будет очень опасно. Это лесной лагерь, и в нем наверняка немало арабов и «охотников за людьми». Берегись охотников, Пэпи! Не ошибайся. Не давайся им в руки. Ты должен видеть прохожих прежде, чем они увидят тебя. Значит, идти надо не по тропе, а в зарослях, параллельно тропе. Сегодня ты совершил ошибку, открыто шагая по ней. Это не просто неосторожность —
