Посол получил другую машину, но мы потеряли его как клиента.
Время от времени среди событий нашей насыщенной радостью жизни я вспоминал о собственном маленьком сокровище, спрятанном под деревом в стране, хорошо известной своим мороженым мясом. Я отложил деньги на проезд туда и обратно, чтобы взять спрятанное, когда подойдет время. Ощущение того, что у меня есть достаточная или почти достаточная сумма, чтобы удовлетворить свою жажду мести, полностью изменило меня. Я больше не заботился о том, чтобы делать деньги, жил беззаботно и спокойно; именно поэтому я смог полностью погрузиться в мушкетерские забавы — да так глубоко, что однажды в воскресенье в три часа дня мы все бултыхались в фонтане на одной из площадей Каракаса в одних трусах. И на этот раз Клементе вошел в положение и освободил партнеров своего брата из полицейского участка, где мы сидели за публичное обнажение.
И вот по прошествии многих месяцев мне показалось, что пора ехать за моим сокровищем.
Вот так случилось, друзья, я благодарен вам за вашу доброту, но мне пора. Итак, я был на пути в аэропорт. Я прибыл в эту страну в шесть часов утра и сразу же взял напрокат машину. В девять был уже на месте.
Переехал мост, но, Боже, что это? Я сошел с ума или все это — мираж? Огляделся, но не увидел ни одного дерева. Не только моего дерева, но и сотен других. Дорога стала намного шире, мост и путь, ведущий к роще, полностью преобразились. Ориентируясь на мост, мне удалось более или менее точно определить место, где должны были быть мое дерево и мое богатство. Никакого следа!
Мною овладело какое-то тупое безумие, глупая ярость. Я в бешенстве вдавливал в асфальт каблуки, как будто он мог что-то чувствовать. Меня переполнял гнев, и я озирался вокруг, ища взглядом что-то, что можно разрушить; но все, что я видел, — это белые полосы на дороге, я бил по ним, как будто так можно было повредить дорожное покрытие.
Пришлось возвращаться к мосту. Подъездной путь с другой его стороны не изменился и, сравнивая дороги по обе стороны моста, я понял, что с поверхности земли было срыто не менее четырех метров. А поскольку моя добыча была захоронена на глубине примерно метра двадцати сантиметров, то ее наверняка обнаружили.
Я облокотился на парапет моста и какое-то время рассеянно смотрел на гладь реки. Постепенно начал успокаиваться, но тревожные мысли все еще вертелись в голове. А может, такой финал закономерен в моей судьбе? Есть в этом что-то фатальное. А если так, то не следует ли мне вообще отказаться от попыток добиться удачи? Что мне делать теперь? Ноги подкашивались. Но потом я взял себя в руки, размышляя так: «Сколько раз ты, Папи, терпел неудачи до того, как научился справляться с ними? Семь или восемь раз, правильно? Но что делать? Фортуна — баба шалая. Ты проигрываешь один банк, но потом срываешь другой. Это — жизнь, и ты должен принять ее такой тоже, если ты ее действительно любишь».
Я не задержался надолго в этой стране, которая, казалось, помешалась на том, чтобы благоустраивать свои дороги. Меня тошнило при мысли, что у цивилизованных людей рука поднялась на такие древние деревья. И зачем, я спрашиваю вас, какого черта расширять дорогу, которая и так была достаточно широкой?
В самолете, которым я возвращался в Каракас, я хохотал при мысли о том, что люди считают себя хозяевами собственной судьбы, думают, что они могут выстроить свое будущее и предвидеть события. Все это пустое, Папи! Самый гениальный математик, самый умный, самый волевой, какого только можно себе вообразить, строитель своей жизни, не более чем пешка в руках всемогущей судьбы. Только настоящее определенно, ибо обо всем остальном мы ничего не знаем — здесь распоряжается удача, рок, судьба или действительно всепроникающая рука Господа Бога.
Одно лишь имеет смысл в жизни — никогда не признаваться, что ты побежден, и научиться после каждого падения вновь вставать на ноги. Именно это я и собирался сделать.
Уезжая, я со всеми попрощался. Потому что, вырыв свой клад, думал покинуть навсегда Венесуэлу, сделать новую оправу для драгоценностей, чтобы их нельзя было узнать, потом продать все это и двинуться в Испанию. Оттуда было бы легко нанести визит в прокурорский совет и другие места.
Можете себе представить тот вопль невыразимого удивления, которым мушкетеры встретили меня, увидев в дверях гаража. Мое возвращение отпраздновали ужином с пирогом, а Диди поставила на стол четыре цветка. Мы выпили за вновь воссоединенную команду, и карусель жизни снова закрутилась на полную катушку. Но я не был уже таким беззаботным, как раньше.
Чувствовалось, что у Армандо и Делоффра есть какие-то соображения насчет меня, которые они придерживали до поры до времени. Мне казалось, что это связано с предстоящим переворотом, хотя оба знали мою позицию. Они часто приглашали меня зайти выпить или поесть к Делоффру. Еда была замечательная, а разговоры — без всяких свидетелей! Делоффр сам готовил, а его преданный шофер Виктор прислуживал за столом. Мы говорили об очень многих вещах, но в конце концов разговор всегда возвращался к одному и тому же предмету — генералу Медине. Я узнал, что он был самым либеральным из всех президентов Венесуэлы, за весь период его правления не появилось ни одного политического заключенного, никого не преследовали за убеждения. Медина проводил политику мирного сосуществования со всеми государствами, с другими режимами, даже с Советским Союзом. Он был благородным человеком, и люди так любили его, что однажды, во время праздника в Эльпараисо, они пронесли его с женой на руках как триумфатора-тореро.
Постоянно твердя мне об этом замечательном Медине, который прогуливался по Каракасу только с одним сопровождающим и ходил в кино как обычный гражданин, Армандо и Делоффр почти убедили меня в том, что любой человек, у которого есть здравый смысл, сделает все, что в его силах, чтобы вернуть Медину к власти. Кстати говоря, в последней венесуэльской революции Делоффр потерял все. Какие-то таинственные «мстители» разгромили его роскошное кабаре, в котором Медина и высший свет Каракаса встречались, чтобы пообедать или просто пообщаться.
Наконец, почти убежденный — как оказалось позже, это было ошибкой, — я начал уже подумывать о том, чтобы принять участие в путче. Мои колебания полностью исчезли (нужно признаться в этом, потому что я хочу быть искренним), когда мне пообещали деньги и все остальное, что мне было нужно для осуществления моих планов.
Так уж получилось, что однажды вечером мы сидели у Делоффра, готовые действовать, я — одетый в форму капитана, он — полковника.
Но с самого начала все пошло наперекосяк. Правила конспирации мы в планах предусмотрели: чтобы узнавать друг друга, должны были носить зеленую повязку на рукаве и произносить пароль — «Арагуа». Предполагалось, что в два часа ночи все мы будем на своих местах. Но где-то в одиннадцать вечера внезапно появились четыре пария в экипаже, запряженном одной лошадью, которые еще встречались тогда в Каракасе. Парни были вдрызг пьяны и распевали песни во всю мощь своих легких под гитару. Прямо перед домом, где они остановились, я, к своему ужасу, услышал, что песни полны намеков на сегодняшний
