Дорогой Папийон, посылаю тебе нашу фотографию. Это мы в Марселе, снято примерно два месяца назад. Надеюсь вскоре услышать о тебе снова.
Мы с женой посылаем твоей жене самый теплый привет и наилучшие пожелания.
Жермен Жибер».
А ниже рукой мадам Жибер была сделана коротенькая приписка: «Желаю всяческих успехов и счастья вам обоим в Новом году. Привет моему протеже!»
Мадам Жибер так и не удалось пожить со своим мужем в Индокитае. В 1952 году он был убит. Это был один из немногих встреченных мною людей, осмелившихся восстать против антигуманного режима тюрем и защищать интересы заключенных. И у меня нет подобающих слов, чтобы выразить ему и его жене благодарность за это. Один, рискуя своей карьерой, он пытался доказать всем, что заключенный — тоже человек и, даже если совершил серьезное преступление, для общества еще не потерян.
Мы с Ритой проглатывали эти письма с жадностью изголодавшихся по доброму слову людей. Они помогали восстановить связь с семьей. Сомнений нет, видно, самому Господу Богу угодно было вознаградить меня за все мучения и унижения — все без исключения близкие люди радовались, что я жив, свободен и счастлив, они обладали достаточным мужеством, чтобы не побояться высказать мне это, пренебрегая общественным мнением. Мне слишком хорошо известно, сколько в нашем обществе злобы и недоброжелательности, и действительно требуется немалое мужество признать, что в семье у вас есть отверженный, и открыто выразить ему свою симпатию и поддержку.
1953 год. Мы продали гостиницу. Все же климат в Маракаибо невыносимо жаркий, к тому же мы с Ритой всегда любили приключения и стремились к перемене мест. Кроме того, до нас дошли слухи, что в Венесуэльской Гайане обнаружены уникальные залежи железной руды, а следовательно, должен был вслед за нефтяным начаться новый бум. Сперва мы решили перебраться в Каракас, пожить там, осмотреться, а уж потом принять более определенное решение.
И вот в одно прекрасное утро мы уселись в наш пикап «де сото», битком набитый кладью, и пустились в путь, оставив позади пять лет счастливой жизни и множество верных друзей.
Я снова увидел Каракас и не узнал его. Может, мы попали не в тот город?
За годы своего правления Пересу Хименесу удалось превратить заштатный колониальный городок в настоящую ультрасовременную столицу. Старая дорога из Каракаса в аэропорт «Майкетта» и порт «Гуахира» преобразовалась в отличную широкую, оснащенную всеми техническими чудесами магистраль, позволявшую добраться из города до моря минут за пятнадцать, не больше (по старой дороге этот путь занимал добрых два часа). В районе Силенсио выросли гигантские небоскребы, ничуть не уступающие нью- йоркским. Весь город пронзало с одного конца до другого совершенно фантастическое шестирядное шоссе. На окраинах выросли новые жилые массивы, воплощение идей урбанистической архитектуры. Все это говорило о том, что в экономику и строительство вкладываются миллионы и миллионы долларов, что страна, дремавшая сотни лет, пробудилась и сейчас на подъеме. Это означало, кроме всего прочего, огромный приток иностранного капитала и специалистов разного рода. Жизнь полностью переменилась, широко распахнулись двери для эмигрантов, приток свежей крови заставил сердце страны биться в новом, более интенсивном и наполненном ритме.
Я воспользовался пребыванием в Каракасе, чтобы повидаться с друзьями и выяснить, что произошло с Пиколино. Живя в Маракаибо, я время от времени передавал ему с разными людьми небольшие суммы денег. Последний видевший его уже в 1952 году приятель сказал, что Пиколино вроде бы собирается поселиться в гостинице «Гуахира» неподалеку от порта. Я часто предлагал ему приехать и жить у нас в Маракаибо, но он всякий раз передавал, что предпочитает оставаться в Каракасе, потому что это единственное в стране место, где есть опытные врачи. Кстати, речь у него почти восстановилась, правая рука обрела подвижность. Однако мне не удалось разыскать его, хотя я прочесал весь порт. Возможно, он сел на корабль и отправился куда-нибудь во Францию. Этого я так и не узнал и часто корил себя за то, что не приехал в Каракас раньше и не заставил его переехать ко мне в Маракаибо.
Постепенно ситуация для нас прояснилась: если в Венесуэльской Гвиане, где начался великий бум, связанный с разработками железорудных месторождений, и где генерал Равард укрощал неприступные девственные леса и непокорные реки взрывами динамита, нам устроиться не удастся, тогда мы возвращаемся и будем жить в Каракасе.
И вот мы с Ритой отправились в Сьюдад-Боливар на берегу реки Ориноко. Восемь лет спустя я снова оказался в этом милом провинциальном городе, где жили такие приветливые, радушные люди.
Ночь мы провели в гостинице и едва вышли на террасу выпить по чашечке кофе, как вдруг перед нашим столиком остановился человек. Мужчина лет пятидесяти, высокий, худощавый, загорелый, в маленькой соломенной шляпе. Остановился и сощурил и без того узкие глазки, пока они наконец почти совсем не скрылись в паутине мелких морщин.
— Или я рехнулся, или передо мной действительно мой старый знакомый Папийон, — сказал он по- французски.
— Не много ли берешь на себя, приятель? А вдруг дама, что со мной, первый раз слышит эту кличку?
— Извините. Я так удивился, что и сам не заметил, что веду себя, как полный болван.
— Тогда ни слова больше. Присаживайся.
Это оказался мой старинный знакомый Марсель Б. Мы поболтали немного. Он был изумлен, видя, что я в такой прекрасной форме и преуспеваю. Я объяснил это чистым везением. При первом же взгляде на Марселя становилось ясно, что похвалиться тем же он не может. Его одежда говорила об этом весьма красноречиво. Я пригласил его позавтракать с нами.
После нескольких бокалов чилийского вина он разговорился.
— Да, мадам, глядя на меня теперь, не скажешь, каким удальцом я был в молодости, ни черта не боялся. Когда первый раз бежал с каторги, попал в Канаду, поступил на работу в конную полицию. В полицию, можете себе представить, ни больше ни меньше! Так бы и проторчал там всю жизнь, но только в один прекрасный день случилась драка, и один парень упал, да прямо мне на нож. Ей-Богу, истинная правда, мадам Папийон! Прямо на нож! Вы, видно, не верите? Канадская полиция тоже не поверила, поэтому я быстренько смылся и через Штаты добрался до Парижа. А там какая-то сука меня выдала. Поймали и снова отправили меня на каторгу. Там-то я и познакомился с вашим мужем, и мы стали добрыми друзьями.
— А что теперь делаешь, Марсель?
