— Торгую помидорами в Лос-Моричалес.
— Ну и как, идут?
— Не очень. Иногда солнце затеняют облака. Знаешь точно — там оно, это солнце, а не видать. Однако оно все равно умудряется посылать какие-то там невидимые лучи к губит помидоры за несколько часов.
— Господи, как же так?
— Загадка природы, приятель. Не знаю уж, как и почему так получается, но результат налицо.
— А много здесь бывших заключенных?
— Около двадцати.
— Ну и как они, в порядке?
— Более или менее.
— Чем тебе помочь, Марсель?
— Клянусь Богом, Папи, если бы ты не спросил, я сам никогда бы не осмелился просить об этом. Но вижу, что ты в порядке, можно сказать, процветаешь, так что, мадам, вы уж простите, но я хочу попросить об одной очень важной вещи.
«Господи, проси что хочешь, только не слишком дорогое», — пронеслось у меня в голове. А вслух я сказал:
— Что надо, Марсель? Говори, не стесняйся!
— Пару брюк, пару туфель, рубашку и галстук.
— Идем, идем к машине.
— Это что, твоя? Да, ну и везунчик же ты!
— Да. Ужасный везунчик.
— А когда вы уезжаете?
— Сегодня.
— Жаль. А то бы мог подвезти молодоженов в своем броневике.
— Каких молодоженов?
— Черт! Как же это я… Совсем забыл сказать — эти шмотки предназначаются для жениха, тоже бывшего заключенного.
— Я его знаю?
— Его зовут Матуретт.
— Как ты сказал?! Матуретт?
— Ну да. А что тут такого особенного? Он что, твой враг?
— Напротив. Очень хороший и близкий друг.
В голове не укладывалось. Матуретт!.. Тот самый юный маленький гомик, с помощью которого нам удалось бежать из больницы в Сен-Лоран-де-Марони. Тот самый, с кем я прошел в лодке в открытом море почти три тысячи километров!
Отъезд тут же отменили. На следующий день мы с Ритой присутствовали на свадьбе. Матуретт женился на очень милой миниатюрной цветной девушке. Мы оплатили все расходы, а также купили одежду для троих их ребятишек, которых они произвели на свет до свадьбы. Первый раз в жизни я пожалел о том, что не крещен, а потому не могу быть его шафером.
Матуретт жил в бедняцком квартале, где мой «де сото» произвел настоящий фурор, однако он оказался владельцем хоть и небольшого, но вполне приличного чистенького кирпичного домика с кухней, душем и столовой. Он не стал рассказывать мне о своем втором побеге, и я о своем умолчал тоже. Единственной ремаркой было:
— Если бы нам повезло тогда, могли оказаться на свободе на десять лет раньше.
— Да. А впрочем, неважно. Я счастлив. Матуретт, да и ты, похоже, тоже.
Мы обнялись на прощанье, в горле стоял ком.
— Au revoir. Скоро свидимся!
В Сьюдад-Боливаре ничего подходящего и привлекательного для нас с Ритой не нашлось. Мы вернулись в Каракас.
Но вскоре подвернулась подходящая покупка, соответствующая нашим вкусам и желаниям, — ресторан «Арагон», расположенный в очень красивом месте, рядом с парком Карбобо, его как раз продавали бывшие владельцы, вернувшиеся с Канарских островов. Правда, нам пришлось поменять весь интерьер. Кухня была наполовину французская, наполовину венесуэльская, число посетителей росло с каждым днем. Люди к нам заглядывали по большей части солидные — врачи, дантисты, химики, адвокаты, ну и промышленники, конечно, тоже. В этой приятной и спокойной атмосфере нам удалось проработать несколько месяцев без всяких происшествий.
В понедельник в девять утра — а точнее 6 июня 1956 года — мы получили радостное известие. Министерство внутренних дел уведомило, что мое прошение о гражданстве удовлетворено.
Великий день, он вознаграждал меня за десятилетнее пребывание в Венесуэле, за безупречное поведение и честный труд. Вручение документов было приурочено к 5 июля, дню национального праздника. Мне предстояло присягнуть на флаге, дать клятву верности новой моей стране, согласившейся принять
