Он может быть применен для удобрения кислых, подзолистых, торфянистых и черноземных почв. Такие почвы в нашей стране занимают миллионы гектаров. Совсем недавно эпсомит стал применяться в гидропонике для выращивания овощей.
Ежегодно туркменские сульфатчики добывают тысячи тонн эпсомита. Его отгружают в Донбасс, в Прибалтику, в Подмосковье. Но это, как говорится, лишь капля в море в сравнении с запасами эпсомита в Кара-Богазе.
ВЗРЫВ НА ФЕЛЮГЕ
Каспий штормило уже неделю, и отряд исследователей вынужден был сидеть у моря и ждать погоды. Входил он в Карабогазскую партию комплексной тематической экспедиции, назывался морским, но в море ни разу не был, так как исследовал только залив.
Жил отряд на пустынном берегу, в двухэтажном бараке. В смысле жилья — полное раздолье: на четверых целый дом! — семнадцать комнат на первом этаже и столько же на втором. Сначала каждый член отряда занимал отдельную комнату. Но потом, когда стало скучно, трое, за исключением начальника Сапара Байрамова, поселились вместе.
Вдоль пролива, соединявшего море и Карабогазский залив, стояли остовы еще двух-трех полуразрушенных зданий. В проемы окон виднелись груды нанесенного ветром песка. Это все, что осталось от некогда крупного промышленного города Кара-Бугаза.
Чтобы как-то скоротать дни вынужденного безделья, члены отряда играли в шашки, домино, читали, но быстро все надоело. Люди наскучили друг другу, опостылели им и голые стены общежития, и ветер, и береговой песок.
Люди хотели работы, дела. По утрам они вскакивали с постели и сразу — к окну, чтобы взглянуть на море: какое оно — утихшее, улыбчивое, или такое же, как и вчера, — сумрачно-лиловое, штормовое.
Глядя на море, можно определить, какая погода в заливе. Если, скажем, на море бушует шторм, в заливе он намного мощнее.
Но в эти дни, как назло, погода почти не менялась. Море с утра и до вечера катило на берег крутые вспененные волны. Из окна своей комнаты Сапар подолгу смотрел на широкую полосу прибоя и сокрушенно вздыхал: опять штормит.
Море!… Сапар любил его в любую погоду, особенно в тихий предвечерний час, когда солнце опускается к горизонту и на зеленую воду ложится малиновый отсвет заката. В это время как бы два оранжевых солнца застывают вдали: одно настоящее, другое — отраженное. Они так похожи друг на друга, что отличить трудно.
Прошла неделя в ожидании погоды. Сапар устал от этого ожидания. Плохо спал, потерял аппетит.
Сегодня, как и в предыдущие ночи, он проснулся рано, словно кто-то в бок толкнул. Встал, глянул в окно; на море лежал туман. Байрамов оделся и вышел из дома. В лицо плеснуло влажной прохладой. Постояв у подъезда, он быстро зашагал к берегу пролива, где стоял домик гидрометслужбы с антеннами над шатровой крышей. Постучал в дверь. На стук вышла дежурный синоптик Галя.
— Ну, что, Галина Ивановна? — как всегда с надеждой спросил Сапар.
— Ладно уж, — кокетливо улыбнулась девушка. — На одни сутки — так и быть — разрешу вам плавание. Минутку обождите. Я сейчас, — предупредила Галя и скрылась за дверью. Вскоре ока вернулась и вручила Байрамову листок бумаги, исписанный ясным ровным почерком. — Вот вам прогноз на сутки.
Сапар пробежал его глазами: ветер западный, скорость три-четыре метра в секунду. Волнение один- два балла. В открытой части до трех баллов. Видимость — шесть-десять километров.
Что ж… Как будто ничего, — прикинул он. Даже при четырех баллах разрешается выходить в залив, а тут… и того нет. Значит… «Полный вперед!..»
— Спасибо, Галя. До свиданья! — повеселел Сапар.
— Мне-то за что? Это Баку… — скромничала Галя, втайне неравнодушная к Сапару. Ей нравились в нем гордая осанка, широкая улыбка и кудрявые, как у цыгана, волосы.
— Все равно, спасибо, — еще раз поблагодарил Сапар и двинулся к себе. Но не успел пройти и десяти шагов, как за его спиной снова послышался Галин голосок:
— Счастливого плавания! Возвращайтесь скорее! — Она помахала ему рукой. Сапар ответно помахал и поспешил на базу экспедиции.
«Счастливого плавания», — повторил он на ходу Галины слова и подумал о том, что не всегда плавание по заливу бывает счастливым. От старожилов Кара-Богаза, что-живут сейчас в Бекдаше, он слышал столько историй о моряках, застигнутых штормом в заливе, о перевернутых баркасах, разбившихся во время бури судах.
Сапар верил в эти рассказы, В тридцатые годы, когда на берегах залива действовали сульфатные промыслы, такое случалось нередко. Пролив тогда был судоходным, без порога.
Но теперь о гибели судов что-то не слышно. Байрамов сам не раз выходил в залив и всегда благополучно.
Ну, а если что-нибудь случится и потребуется смелость, выдержка, находчивость? Есть ли у него эти качества? — Сапар ответить не мог. Просто потому, что ни в одной опасной ситуации он ни разу не был.
А члены отряда? Как они себя поведут в случае серьезного испытания? Сапар почувствовал, как в сердце закрался холодок: ни моториста, ни капитана-механика, ни лаборанта он как следует не знал. В экспедицию их приняли недавно, и они не успели еще проявить своего характера. Байрамов знал: если нет спаянного коллектива, в плавание выходить рискованно, а по такому заливу, как Кара-Богаз, за которым прочно утвердилась репутация «коварного, злого», — вдвойне. К тому же на фелюге не было рации. Связисты гидрометслужбы не успели ее вовремя отремонтировать.
Правда, ожидание погоды кое-что прояснило в отношениях между членами экипажа. Вынужденное безделье порядком, например, взвинтило нервы молодому мотористу Рифу Байгильдину — богатырю, с внешностью боксера-тяжеловеса. На его лице с широким приплюснутым носом и квадратным подбородком Сапар ни разу не увидел светлого выражения. Всегда он чем-то был раздражен, недоволен. Байгильдин ни разу не назвал Сапара ни но имени, ни по фамилии, избрав для обращения к нему сугубо официальную форму. Но в этом обращении Сапар улавливал то нотку высокомерия, то явное пренебрежение. Много раз Риф спрашивал его:
— Ну что, начальник, долго будем загорать?
Что ответишь? Все знали: задержка с выходом в залив от начальника не зависит.
— Скоро. Как только утихнет шторм, — сдержанно отвечал Сапар.
— А! Одно и то же, одно и… то же! — страдальчески кривился моторист. И если в-это время он «резался в козла», то с оглушительным треском припечатывал к столу черный кирпичик домино.
С Байгильдиным быстро подружился капитан-механик Кашин. Каждому из них чуть больше двадцати. Но сошлись они не иначе как по контрасту характеров.
Курносый, голубоглазый Виктор был человеком неунывающим, веселым. Он то и дело добродушно подшучивал над Рифом, стараясь успокоить его или вывести из мрачного состояния.
— Риф, — шутил Кашин в те минуты, когда моторист был особенно зол или чем-нибудь недоволен, — ну что ты психуешь? Спи, лежи, отдыхай. Лишь бы зарплата шла. Кстати, безделье хорошо действует на твой организм. Взгляни-ка в зеркало на свою будку!
Безучастным к этим шуткам и разговорам был только лаборант Аман Солтанов. Вид у него был какой-то унылый, пришибленный, как у неудачника. Может, он и в самом деле неудачник? Аман давно уже закончил вуз, ему пора бы защитить кандидатскую, а он все еще ходил в скромной должности лаборанта. Зато в семейных делах ему явно везло. Каждый год прибавлялось по малышу, а то и по два, и теперь на иждивении Солтанова было более полудюжины ребятишек.
«Ну вот и все, что я знаю о своем отряде. Маловато… Но дело не в этом. Нет спайки — вот в чем беда», — подытожил свои мысли Сапар и, не замедляя шага, взглянул на взморье. Да так и замер: на
