Закрыла глаза, напряглась, перебирая рассматривающие ее взгляды: не этот — этому она видна почти вся, причем сбоку. Этот? Он смотрит ей в спину… А этот — вот он, нашла! Этот, стиснув зубы, глядит в ее огромное, выпукло-лягушачье лицо. Ну и рожу же он видит! Но откуда? Из какой щелки он умудряется подглядывать?
Магнолия открыла глаза — нет, тускло поблескивающая кованым железом дверь выглядела совершенно монолитной… И вдруг Магнолия придумала!
Закрыв снова свои глаза, чтобы лучше видеть чужими, она осторожно, как слепая, подняла руку и повела ладонью перед собой — прямо по неприятно-холодной жестяной поверхности.
Оп-па! Потемнело — будто выключили свет. Она отдернула руку — и опять: очень крупно — ее лицо. Руку на прежнее место — и вновь свет померк.
Под пальцами не было щелки. Наоборот — явственно ощущался бугорочек. Магнолия удивилась и открыла глаза. Приподняла палец, заглянула — над поверхностью двери слегка выдавалась шляпка гвоздя. Такая — закругленная. Да вот их на двери сколько набито!
Набито много, но эта шляпка была не как все.
Магнолия поковыряла ее ногтем, серебристая краска чуть отколупнулась, и под ней явно заблестело стекло.
О, да это просто подсматривающий глазок! Может быть, телекамера портативная. В каком-то шпионском фильме по видику что-то этакое было.
А она-то уж напридумывала какие-то глаза, тянущиеся под землей и торчащие из стен!
— Она руками… пальцами видит! — задыхающимся шепотом сообщил один из трех подглядывающих. Который — Магнолия не поняла, да у нее и не было желания разбираться в этих бесстыдниках. Ей хотелось одного: ударить по этому воровскому глазку — так, чтоб осколки брызнули во все стороны!
Но — она внимательно огляделась — ничего в каземате этом не было. Ничегошеньки такого, чтоб взять и ударить. Разве что кинуть один из этих кусков, что плавают прямо в воздухе? Этим, конечно, стекла не разбить, но хоть замазать, забрызгать, может, удастся — по-настоящему, а не так, как этой серебряной краской было замазано, что через нее глазок все прекрасно видел…
Магнолия так увлеклась поединком с подглядывающими, что даже забыла удивиться плавающим вокруг, прямо в воздухе, никогда не виданным желтоватым пушистым комочкам. Она просто протянула руку, схватила ближайший, проплывавший мимо, и, размахнувшись изо всей силы, запульнула его в лжегвоздик.
Комочек полетел правильно, как она и хотела, но не шмякнулся, не залепил подглядывающее око, а втянулся в него как в трубу. И не успела Магнолия удивиться, как он уже вылетел там, в другой комнате, довольно далеко отсюда. Вылетел со страшным грохотом, со звоном осколков прямо из экрана взорвавшегося монитора.
Магнолия наконец-то увидела этот монитор — глазами двоих, обернувшихся на грохот взрыва. Увидела мельком и всю комнату, вернее каморку, в которой помещались еще два таких же монитора.
Нет, не таких — этот теперь стоял черный, полупустой, как закопченное поддувало в угольной печке, что была в подвале их дома. Он даже еще и дымился. И перед этими оплавленными останками монитора корячился на полу, зажимая лицо руками, пожилой, седой мужчина в простой клетчатой рубашке — вовсе не форменной, не солдатской. Из-под ладоней у него вытекал красный кровавый ручеек, и чистые алые капли заливали его светлые летние брюки — тоже совсем не солдатские.
У Магнолии внутри все так и оборвалось.
— Что я наделала… Ему же больно… Что я наделала… — забормотала она испуганно.
Закрыв глаза, она видела, как двое подняли третьего, как уговорили его сесть, промокнули носовым платком под носом, на подбородке, проверили, нет ли глубоких порезов.
Порезов особых не было, кровь хлестала из носа, поэтому его постарались посадить так, чтоб голова была запрокинута. А сами все опасливо оглядывались на свои работающие мониторы. На нее. На ее сгорбившуюся перед железной дверью фигурку. Комочки, плавающие вокруг Магнолии, на их мониторах видны не были.
«Что же это за комочки такие?» — запоздало спохватилась Магнолия, открывая глаза.
Комочки были нежно-желтенькие, полупрозрачные. Они мягко, приятно щекотали кожу, проплывая мимо.
Магнолия набрала их в ладонь штук пять. Попыталась слепить, как снежок, но они не лепились. Вертко выскакивали из пальцев, разлетались в стороны, как маленькие упругие теннисные шарики.
Со стороны она, наверно, напоминала сумасшедшую: ловит что-то невидимое — хватает, мнет воздух…
Магнолии стало неловко — она видела, с каким ужасом и отвращением таращится на нее парочка из далекой каморки — такой же закупоренной, как и ее каземат. Эти трое явно были не военными. И Магнолия вдруг ясно почувствовала, что военные — в том числе и те важные военные, что собрались на совещание наверху за своим полированным столом, — что они не знают о существовании этой троицы. Подглядывающая троица была из некоей конкурирующей организации.
Но и они были люди подневольные. Хоть и без формы. Они бы и рады не подглядывать, и вообще смыться, если б только можно было, — вон как смотрят… Сбились в кучу подальше от работающих мониторов — и жалко их, и противно в то же время.
Чтобы все это прекратить, Магнолия взяла в каждую ладонь по мягкому ласковому кусочку и, прикрыв для верности веки, шагнула к боковой стене — в направлении второго замаскированного глазка.
4
Дело было сделано. Теперь по крайней мере она точно была одна — без соглядатаев.
Военный совет в штабной комнате — наверху, почти точно над головой, — шел своим чередом. Балабонил вовсю, но она не вслушивалась — это было не важно. Сейчас, во всяком случае.
Сейчас решить свою судьбу должна она одна. А для этого нужно как минимум достаточно хорошо ориентироваться в силах противника.
Вообще-то неплохо было бы присесть — с этими разборами Магнолия чувствовала себя несколько уставшей: побаливали мышцы на руках, ногах, под кожей время от времени пробегал как бы сквознячок, и кожа в этих местах вставала дыбом.
Но куда сядешь — на топчан, к насекомым?
Магнолия вздохнула, поправила выбившуюся прядку волос, закрыла глаза и мысленно осмотрелась.
Ватная тишина карцера как бы раздвинулась, выпуская ее из своего серого плена. Вокруг засветились, запульсировали теплые неясные блики. Каждый из бликов был человеком. Их было много — и все солдаты.
Легче всего было добраться до трех самых ближайших. Эти трое были: постовой у двери штабной комнаты, постовой в коридоре барака, постовой у входа в барак.
Магнолия поочередно осмотрелась глазами каждого из них.
Помещения, открывавшиеся взору первого, дежурившего у двери штабной комнаты, были малоинтересны. У Магнолии от них осталось впечатление казенной, резко освещенной лампами дневного света пустоты.
Второму постовому был виден первый. Даже вряд ли можно было назвать этого второго постовым. Он не стоял (о, как ему позавидовала Магнолия!) — он сидел, небрежно опираясь локтем левой руки на небольшой, но, судя по его ощущениям, очень устойчивый столик. На столике скучал нежно-зеленый телефон без диска, лежала какая-то незначительная бумажка, а на душе было легко и в голове вертелась — то уходя, то опять наплывая, — завершающая фраза из услышанного утром анекдота: «А чего тогда хвастался?»
Магнолия анекдота не знала, фраза казалась ей бессмысленной. Но и ей передалась та безоблачная веселость, которая охватывала дежурного (так она для себя обозначила сидящего).
