— Нет, свои приготовления. Ты же как-то готовилась. Вспомни. Что-то такое особенное — ты ведь рассказывала!
— Ничего особенного. Кинули меня, да и все. Как неодушевленный предмет!
— И все-таки — было. Что-то ты про обиду свою говорила…
Вспомни!
— А, это? Да это-то при чем? Конечно, мне обидно стало, что буду битком набита песком, как чучело. А кому бы не стало обидно? Вот я и решила постараться не дышать в пустохляби… — Может, стоит решиться и теперь? Я озадаченно посмотрела на мужа. — Но я вроде и так… Тонуть-то совсем не собираюсь… — Одно — когда просто не собираешься, а другое — решиъся, противопоставить себя песку. Вот, мол, я какой!.. То есть какая. Не достанусь вам — и точка!
Михаил приподнял руки, давая возможность Каллистрату туго обвязать себя веревкой вокруг пояса. Такая же веревка Была обвита вокруг моей талии. На всякий случай. Чтобы вce-таки можно было быстро вытащить меня в случае чего.
— Противопоставить? — задумчиво повторила я.
Поглядела на серебристое мерцание, уходящее вдаль под прямыми лучами полуденного солнца до самого горизонта. Представила себя — такую маленькую и беззащитную — на фоне этих бесчисленных тонн песка. И озверела. Да чего я всякой разной песчаной трухой пасую! Гаркнула: А ну, держи крепче, Никодим!
И двинулась вперед, все глубже погружаясь в податливые волны пустохляби. Которые ни за что, ну просто не в силах меня остановить! Потому что я — такая вот! А они в сравнении со мной — да просто никакие!
Когда песчинки уже начали щекотать мне горло, я вздохнула поглубже и, как пловец-ныряльщик, сама присела, зажмурившись. Погружаясь в их мягкую податливость.
И все изменилось. Будто в другой мир попала. Тихий шелест песчинок стал громким, требовательным, обступил со всех сторон. А они сами превратились в плотную, неподвижную массу. Через которую не то что идти вдаль — даже разок шагнуть было немыслимо. Будто я вдруг очутилась в чьем-то твердом кулаке. И почему обладатель кулака не сжимает его? Так, чтобы у меня позвоночник хрустнул и внутренности через горло по-леачи? — было непонятно. И необъяснимо…
Эта необъяснимая мощь была так устрашающе жестока, что я, не мешкая, распрямила колени, вырываясь обратно на воздух.
Боже, до чего же прекрасно на воздухе! Как мы не замечаем простого счастья: дышать и ни о чем не думать! Не волноваться о следующем вдохе, не беспокоиться о том, как скоро закончится кислород в легких!..
Занятая этими глубокомысленными раздумьями, я не обращала внимания на крики и возню, затеянную на берегу мужчинами. До тех пор, пока сильная мужнина рука не ухватила меня за плечо и не поволокла вон из холодного песка.
— Ты чего? — удивилась я, выбираясь вслед за ним.
— А ты чего? — испуганно злым голосом спросил он в ответ. — Мы кричим, а ты стоишь, не двигаешься! А веревка оборвалась!
— Какая веревка? А, веревка! Ну и что, если даже оборвалась?
Мы уже полностью вышли на пологий бережок Киршаговой пустохляби, и последние песчинки осыпались с нашей одежды.
— Наташенька, проснись! — обнял меня Михаил. — Мы же не могли тебя даже вытащить, раз веревка оборвалась! Которую именно для того и привязывали!
— Опять?
— Что значит — опять?
— Но ведь когда Кавустов меня пытался топить, она тоже оборвалась?
— Да? — Михаил взглянул на Никодима.
— Точно! Оборвалась! — с жаром подтвердил тот. — Я же рассказывал!..
— И что у нас с этой веревкой? — Михаил поймал хвостик вервия, болтающегося у меня на талии, пригляделся. Протянул Каллистрату.
— Чисто! — восхитился тот. — Будто бритвой обрезали!
— И тогда так же было' — авторитетно подтвердил Нико-дим, заглядывая через плечо Каллистрата. — Я, когда меня из плена освободили, — первым делом к веревке! Смотрю — обрезана…
— А? — спросил меня супруг, демонстрируя краешек веревочного хвостика.
Я только пожала плечами да показала ладони — мол, нету ничего. Ни ножа, ни остро наточенной бритвы.
— Тогда — моя очередь пробовать! — сообщил супруг, поворачиваясь к пустохляби.
— Михаил, — жалобно охнула я.. — Что, родная
Отговаривать? Глупо. Он же решил! Да и не утонет — не дам!
— Там страшно… — предупредила я на всякий случай.
— Вот как?
Он начал спускаться вниз.
Каллистрат намотал вокруг своей ладони веревку, заканчивающуюся на поясе мужа, пошире расставил ноги, крепко упираясь в берег.
Вот Михаил погрузился уже по пояс, спускаясь по пологому дну. Вот уже по плечи. Повернулся к берегу, помахал нам рукой. И, зажмурившись, присел, уходя с головой под песчаные буруны. Ну точь-в-точь, как я!
И тут же струна веревки, натянутой к его поясу, будто лопнула. Каллистрат покачнулся, еле устояв на ногах. Резко дернул к себе вяло провисший веревочный хвост, подхватил его, рассматривая.
Да, снова обрезана. Очень ровно и аккуратно.
— Ну что там? — громко спросил Михаил, появляясь на поверхности. И, не дожидаясь ответа, быстро зашагал к берегу. Не оборачиваясь. Как бы страшась взглянуть на чудовище, мирно распластавшееся за его спиной — Вот, — предъявил Каллистрат обрезанный край.
— А ты права, там страшновато, — едва заметно ежась, сообщил Михаил.
— Так что будем делать с веревкой? — вернул нас к главной теме Каллистрат. — Что-то ее режет. Значит, не получится вызволить оттуда в случае чего!
— А там темно. И страшно. — Михаил посмотрел на меня. — Даже если не задохнешься, так заблудишься в один миг. Он был прав. Во всем Но я сказала: — Пока дно идет с наклоном — не заблудишься. Туда — под уклон, обратно возвращаться — подниматься наверх. Вот и вся мудрость — А ведь правда, — заинтересованно согласился Каллистрат.
— Может, кто веревку перекусывает? — предположил Ни-кодим. — Чудо-юдо обитает там какое- нибудь и грызет…
Предположение было страшноватое. Я представила себе чудовище, обитающее в песчаных волнах, и поежилась.
Но Михаил одним жестом прервал воодушевленный монолог Никодима, возвращая разговор к главному: — А все-таки — ты дышать попробовала там сейчас?
— Нет, — удивленно покачала я головой. — Забыла!
— Так о чем мы спорим? — поднял брови супруг. — Так я сейчас же и попробую! — сообщила я, решительно направляясь к кромке Киршаговой пустохляби.
— Ну, пошли, — вздохнул Михаил.
— А ты-то чего?
— Пробовать… — смиренно ответил муж, — Будем вместе. Держись за мою руку.
Что-то это мне напоминало. Я уже шла в песчаном месиве, держась за руку. Но тогда ручонка была крохотная. Она полностью пряталась в моей ладони. А сейчас, наоборот, моя рука, вдруг показавшаяся совсем небольшой, почти совсем укрылась в лапище мужа.
— Нырнули? — спросил он бодро.
— Да, — согласилась я.
И опять настала каменная тьма. Даже ладонь, держащая мою руку, оказалась вдруг каменной и
