Я с улыбкой взглянула на восторженную Лизавету-заговорщицу, но дальше продвинуться в развитии планов восстания не успела. Дверь без стука распахнулась, и на пороге явился второй слуга господина лыцара — Корней.
Одет он был все так же торжественно, но от былой велеречивости не осталось и следа.
— Господин Георг устал ждать, — заорал он. — Было назначено на шесть!
Разумеется, эта экспрессия являлась лишь бледной тенью бешенства самого Георга, которого посмели заставить ждать.
Я медленно поднялась из кресла.
— Белено немедленно явиться… — еще успел по инерции выпалить Корней, но на том и заткнулся.
А далее начался спектакль, уже знакомый мне по прочим подданным. Упадание на колени, бормотание: «Княгиня, госпожа…»
— Скажи этому своему Георгу… — величественно начала я. — Впрочем, нет, ничего не говори. Сюрприз будет. Оставайся за дверью и жди, когда прикажу войти. Дверь охраняй, никому пройти не давай, военную тайну не раскрывай!
— Тайну, госпожа княгиня? — ошалело переспросил Корней.
— Молчи, в общем! С колен встать — и марш за дверь!
«Хорошо все-таки быть госпожой», — весело подумала я.
В парадный зал мы явились тихо и почти инкогнито: впереди шла, открывая мне двери, Лизавета в одном из самых простых платьев, какое отыскалось в княжеско-лыцаровом гардеробе. Потом двигалась я, скромно потупив глаза, в бело-золотых шелках (фамильные цвета князей Шагировых), на шее — белый же шелковый платочек, прикрывающий Филуману. Позади — Корней, гордый своей приобщенностью.
Зал был полон: по-над стеночками в три ряда стояла челядь, но что мне челядь? Я глядела в противоположный конец зала — туда, где на небольшом, но вычурном багрово-золотом троне восседал узурпатор княжеских владений льщар Георг. Рядом с ним, беспокойно перебирая четки, стоял толстенький человек в коричневой сутане — местный батюшка, надо полагать.
Гробовое молчание встретило нас. И причиной его был тяжелый, давящий, пригибающий к полу взгляд человека на троне.
Казалось бы, что мне, княгине, без пяти минут хозяйке всего и всех вокруг, — что мне до какого-то лыцарового взгляда? Но уж очень эта тяжесть была неприятной.
Мне вдруг ясно представилось, что затея наша с дворцовым переворотом обречена на провал, никакой смены власти не случится и вообще, самым удачным исходом операции будет, если я останусь жива после ее осуществления.
Однако и останавливаться или малодушно отступать от задуманного сценария тоже вроде как оснований не было. Поэтому, дойдя до середины зала, я громко нарушила тягостную тишину заранее подготовленным приветствием:
— Лыцар, вы хотели, чтоб я обнажилась? Выполняю ваше желание!
И гордо сдернула с шеи платочек.
Общий выдох пронесся по залу — как первый, легкий порыв надвигающегося урагана. А затем все, как и положено, грохнулись на колени перед княгиней, даже батюшка. Наверное, от неожиданности. А может, поддался общему порыву немедленно присягнуть на верность новоявленной госпоже.
У лыцара Георга, вскочившего со своего трона, тоже подогнулись колени, но только на мгновение.
Этого мгновения оказалось явно недостаточно для моей следующей — тоже заранее заготовленной — реплики: «Теперь я — ваша хозяйка. Теперь и навсегда!»
Хоть я и открыла рот, но не произнесла ни звука. Потому что Георг несколько раньше успел пропороть правый бок моего роскошного княжеского платья своим кинжалом и хрипло прошептать на ухо:
— Еще одно слово — и я дважды поверну лезвие в вашей печенке.
Как ему удалось в одном прыжке долететь до меня через ползала — уму непостижимо! Расстояние нас разделяло приличное.
Оно могло быть и больше, но я хороша: вместо того чтобы произносить свои крамольные речи непосредственно от входных дверей, приперлась поближе, прямо в любезные объятия жениха-лыцара.
А со стороны объятия и впрямь могли показаться любезными. Господин лыцар умудрялся держать воткнутый в меня кинжал так, что тот совсем терялся среди пышных кружевных манжет его сорочки. А изгиб лыцаровой руки, придерживающей меня за талию, претендовал даже на некую почтительную галантность. Что же до зверского выражения лица моего суженого… так оно и раньше не лучилось лаской.
— Идемте же, княгиня, — прошипел Георг и поволок меня в сторону своего трона.
Я шла не упираясь Клинок уже прореза! кожу (трудно было требовать от Георга большой аккуратности при ходьбе) и норовил войти еще глубже.
А я шла и тихо радовалась. Еще бы не радоваться — ведь обстоятельства сложились так удачно, что я, вопреки своему собственному лихому плану, до сих пор все еще жива! Именно благодаря олимпийскому прыжку женишка мне не удалось довести свой дерзновенный сценарий до финального аккорда: я не успела прилюдно объявить Георга самозванцем и приказать его схватить для дальнейшего княжеского суда и следствия. А если б успела, то сразу бы подписала себе смертный приговор. Ведь после столь резких слов Георгу просто ничего не оставалось бы, как немедленно прикончить меня.
В том, что этот красавец способен на убийство, я не сомневалась ни на минуту. И еще что-то подсказывало, что даже такое страшное убийство — на глазах у всей челяди, на глазах у святого отца, — даже и оно осталось бы не отмщено. Хотя мне-то какая бы тогда была разница?.. В гробу, с умиротворенным лицом, вся в белом, я все равно смотрелась бы прелестно.
И уж, конечно, лучше, чем смотрюсь сейчас — с закушенной губой и одеревеневшим от напряжения лицом. Но живая.
Батюшка, к которому мы с женихом неспешно продвигались, уже поднялся с колен и смущенно отряхивал подол сутаны.
— К обряду, святой отец! — отрывисто пролаял Георг, увлекая меня в небольшую дверцу позади тронного возвышения.
— Как, вы и теперь желаете взять ее в жены? — изумился священник, — Княгиню?
— Это не первый брак между княжеским и лыцаровым родами, — злобно прошипел Георг.
— Да, но с княгиней?.. — пробормотал растерянно батюшка. Он ничего не заметил — ни кинжала в боку, ни закушенной губы.
— Ничто не мешает ей стать моей женой! — во весь голос рявкнул Георг, едва мы втроем скрылись за дверцей. — И умереть сразу после этого! — добавил он тут же.
Кинжал перестал царапать кожу, Георг толкнул меня вперед, и я побрела полутемным коридором, углов которого не достигал свет масляных лампадок, развешанных по стенам.
«Ну разумеется, какой смысл оставлять меня в живых, если цель уже будет достигнута! Если его претензии на княжеские владения официально будут закреплены брачными узами с наследницей? Хоть и покойной…» — уныло подумала я, зажимая саднящий бок ладонью, быстро ставшей липкой от крови.
Скорее бы уж мы пришли в эту баню да разделись — хоть осмотреть порезы: нет ли глубоких. Хочется верить, что Георг не станет возражать, если я попробую остановить кровотечение и сделаю себе перевязку. Все-таки мне еще хоть пару дней надо бы прожить — до свадьбы. Не будет же он венчаться с трупом? Хотя с него станется — вон даже при батюшке не стесняется объявлять о своих планах по моему умерщвлению!
Я остановилась как вкопанная. Ахнула и поднесла руку к лицу, запачкав щеку кровью. Я не могла поверить себе. Это было слишком сказочно, но, кажется, все-таки господин лыцар не произносил мне приговора. Вслух! Он закончил фразу мысленно. А я эту мысль смогла услышать.
— Вперед, княгиня, не останавливайтесь на пути к счастью! — хмыкнул Георг, невежливо толкая меня в спину.
