смотрела.
Особое внимание привлекал Никодим, все еще торчавший в дверях и пялившийся на нас. Он был в недоумении. Приведенная князем бабенка казалась ему странной и какой-то негодящей. Одета неприлично для женщины, ведет себя неподобающе, без уважения. Может, ведьма? Надо бы предупредить князя… А может, здешние, сурожские, все такие?
За последнюю Никодимову мысль я ухватилась.
— А вы какого княжества князь? — спросила я, открывая глаза.
Мужчины переглянулись.
Никодим пришел в крайнее возмущение. Не знать, откуда князья Квасуровы, — по его мнению, это было все равно, что не знать ничего! Он даже не подозревал, что бывают на свете столь темные люди, и теперь недоумевал, откуда я такая могла взяться. Все более утверждаясь в мысли о необходимости поскорее предупредить князя, чтоб тот держался от непонятной бабы подальше. А то бы и вовсе прогнал со двора.
Эта никодимовская мысль мне понравилась. Но, похоже, сам князь был иного мнения.
— Квасуровы испокон веков владели Кравенцовским княжеством, — спокойно пояснил он, внешне никак не проявляя удивления моей вопиющей безграмотностью.
— А вы? Вы где княжите?
Михаил поначалу не понял вопроса. Потом опять переглянулся с Никодимом и нарочито спокойным тоном ответил:
— И я там же. В Кравенцах.
Никодим бушевал — уже не только внутренне, но и внешне: по скулам ходили желваки, заметные даже под соломенной бородой, плечи напряглись, и сам он как-то набычился.
— Но Кравенцы далеко отсюда? — воспользовалась я случаем уточнить информацию, полученную вчера от Лизаветы.
— Князь! — Не выдержав такого позора, Никодим угрожающе двинулся ко мне.
Но Михаил только поднял ладонь, и кипящий негодованием Никодим вернулся назад, к дверям.
— Да, далеко, — просто ответил Михаил. И спокойно уставился на меня, ожидая следующего вопроса. Вопрос тут же был задан:
— А почему вы здесь?
— Приглашен в гости.
Сюда, в эту хибару? Я с сомнением огляделась.
Князь поспешил предупредить мой следующий вопрос:
— Приглашен уполномоченным представителем князей Шагировых в Суроже, лыцаром Селиваном Кривороговым. Прибыли мы днем раньше, чем думали. И чем были приглашены. Завтра отправимся представляться к Селивану, в шагировские терема, а сегодня уж здесь заночуем, по-походному.
Иноземный князь. Представитель Селиван. А не рискнуть ли? Напроситься на завтрашний прием, побеседовать о шаги-ровско-кавустовских проблемах. А если этот лыцар Криворогов задумает нехорошее в отношении меня, то и попросить политического убежища у этого Михаила в его Кравенцах!
— Князь, — сказала я. И дернула, развязывая, узел шейного платка.
Как-то уже традиционно сложилось, что при виде Филуманы все падали на колени. Михаил, наоборот, вскочил.
— Княгиня, ну конечно! Княгиня Шагирова, как же я сразу не понял… — пробормотал он.
Никодим тоже не упал на колени, но рот открыл широко. А закрыть забыл. В мыслях у него была сутолока, из которой постепенно прорастало недоумение, а потом и возмущение.
— Как же они так? — почти закричал он, обращаясь к Михаилу, и указал на меня. — Княгиня же вот! А они — нас… Это что, насмешка?
— Но откуда вы?.. — Михаил не обратил внимания на его возмущенный вопль. Он подыскивал слово помягче, да так и не нашел. — Откуда же вы взялись?
А я всматривалась в обиженно-гневного Никодима и видела там весьма интересные вещи. Например, роскошную грамотку с красными вензелями и вручную раскрашенными гербами. Грамотка была вынута из деревянного тубуса, отороченного мягкой кожей с затейливым тисненым узором, и находилась в княжеских руках Михаила. Княжеский перст скользил по строчкам грамоты, и эти строчки тут же оглашались княжескими устами. А смысл оглашаемого был в приглашении князя Квасурова прийти и сесть в Суроже на княжение. Начертано по приказу уполномоченного представителя князей Шатровых в Суроже, лыцара Селивана Криворогова. И им же собственноручно подписано.
И ни в какие не в гости Михаил приехал. Он прибыл «сесть на княжение».
Предательство окружало меня со всех сторон. В родовом имении — Георг Кавустов, в столице моего удельного княжества — князь Квасуров, а я — в ветхой избушке, полностью в его княжеской власти.
— Я взялась? — с горечью переспросила хитростью плененная княгиня Шагирова. — Да я — то просто родилась. А вот вы тут…
Я отвернулась и закусила губу, сдерживая закипающие слезы.
— Я не собирался тут же садиться править в Суроже, — быстро, виновато пояснил Михаил. — Я только пообещал, что приеду. Пока малым посольством. Осмотрюсь. Тогда и решу. Дядько Селиван…
— Ах, он вам еще и родственник? — ядовито усмехнулась я.
Надо ж, какую слепоту проявил мой папочка — оставил уполномоченным своим представителем троянского коня, чужое отродье, — Селивана, который спит и видит, как бы передать мое княжество в руки своего родственничка! А я еще думала просить у этого иуды Селивана поддержки в борьбе с Георгом!
— Нет, не родственник! — твердо произнес Михаил, — Оговорился я. Привык в детстве его так называть. Он меня любил, из лука стрелять учил — хороший был лучник. Сейчас годы уже не те, дядько… простите, княгиня, лыцар Селиван, верно, и лук растянуть теперь не сможет… Но когда он в свите князя Вениамина подолгу гостил у нас — у князя Никиты, моего родителя…
— Мой отец дружил с вашим?
— Понимаю, княгиня. Сейчас в это трудно поверить. Вы, наверно, знаете только, что они враждовали, даже в поход друг на друга собирались… Незадолго до кончины вашего батюшки. Но так было не всегда. Истинный крест! Я и батюшку вашего хорошо помню. Хоть он и не говорил со мной ни разу — хорошо, если пару раз потрепал по голове, проходя мимо, — но я ведь мал был тогда. Они больше с отцом: то соколиная охота, то псовая, то пир горой. Даже в море, помню, выходили — награда бить. А Селиван, видно, скучал по своим сынкам — их тогда у него трое было, вот со мной и занимался.
— А теперь вам мое княжество отдать решил. По старой любви.
— Не вините его. Он устал. Столько лет сидеть. И ведь все знают, что он на птичьих правах… Тяжела ноша княжей власти, не по плечу ему. Он бы давно пригласил — не меня, конечно, князя Никиту. Но как тут пригласишь — все знали о вражде князей. А только князь Никита преставился, тут он меня, его наследника, и призвал. Со мной-то князь Вениамин вражды не имел!
Все это было так трогательно. И так в это хотелось верить. И никаких убийств, никаких кровопролитий вокруг. Все только и заняты тем, как бы переуступить друг другу власть. И меня никто убивать не собирается. Только вот что-то было сказано о намечавшемся походе князя Никиты войной на моего отца. Не затем же, чтоб потом вволю попировать с побежденным?
— А что с военным походом на нас? Кто победил?
— Никто. Пришло известие о страшной кончине князя Вениамина, и отец распустил своих лыцаров по домам. Только и промолвил: «Бог его уже наказал!»
— Было за что? Что такого сделал князь Вениамин князю Никите?
— Да в том-то суть, что ничего. Тоже мне — вражда!.. Дело выеденного яйца не стоило. Одна болтовня. На дружеском пиру, в пьяном виде, отец — в шутку, как мне божился, — обозвал князя Вениамина «сухостоем».
— То есть?
— Так называется дерево, которое хоть и стоит еще крепко, но уже обезлиствело и новых зеленых веточек не дает.
— Намекал на бездетность князя?
— Но шутейно!
