Откладывать некуда — на все про все у нас сегодняшняя ночь.
— Я согласен, княгиня, решение нужно принять сейчас. Но людей я вам не дам.
— Как это? — опешила я. — Вы же обещали…
— Я обещал помочь вам. Но не в самоубийстве. Вы много говорили об опасности предприятия для моих людей, но ведь главная цель для кавустовских мечей и стрел — это вы, княгиня. Не в моих людях для него главное зло — в вас. Вероятнее всего, что именно ваш труп станет первым в этой сече.
Теперь молчала я.
Михаил подождал, не услышал возражений и продолжил:
— Но скажу вам честно, княгиня. Главная причина, по которой мои люди не станут нападать на Кавустова, — это как раз мое желание помочь вам. Вы должны сесть в Суроже на княжение. Вы нужны нашему миру. Вы нужны мне. Я не могу просто взять и отпустить вас. Назад? Домой? Будете ли вы жить там, куда сейчас хотите вернуться? Не подстерегают ли вас и там смертельные опасности? Я не знаю. Но, уйдя, вы для нашего мира исчезнете. Все равно что умрете. А я этого не хочу. И помогать вам в этом не могу.
— Князь… — Я растерянно глядела полными слез глазами на этого человека. Единственного из всех здешних жителей, в чьи мысли я не могла проникнуть. — Но что же мне тогда делать, князь?
— Вам не надо расстраиваться, княгиня.
Он взял с подушки мой небрежно кинутый шейный платок. осторожно, как маленькой, промокнул им слезы, текущие по моим щекам.
— Мы с вами спокойно доедем до Вышеграда.
— Мы с вами?
— Да. Я и так собирался в Вышеград. Селиван может этого и не знать, но князьям нельзя не бывать при царевом дворе. Цар хоть и носит звание верховного лыцара, но управляет лыцарством через нас, князей. Не думаю, что он откажет вам в своей милости. Мы ее получим и спокойно вернемся, чтобы княжить. Вы — у себя, я — у себя. А может статься, что получится и еще лучше. Я надеюсь… Впрочем, о моих надеждах мы решили не говорить. Поэтому ложитесь-ка лучше, княгиня, почивать. Дорога все ж таки дальняя.
И я захотела верить, что все будет хорошо. Что рядом с князем Михаилом мне не страшны никакие злоключения, никакие беды и горести. И я почти поверила. Но вспомнила, что именно такую, по-детски безграничную, веру — только в меня! — испытывает моя служанка, и усмехнулась.
Толпа, провожавшая в рассветном сумраке мою карету, была тиха. Кое-где слышались бабьи всхлипывания, шелестели приглушенные мужские вздохи. Да, все были убеждены, что я еду на благое дело, которое утвердит меня на Сурожском княжении по всей Прави… Но терять только-только обретенную княгиню было тяжело. На лицах конных лыцаров, двумя рядами — справа и слева, следовавших вместе с каретой, застыла скорбная суровость. В целом это скорее напоминало похоронную процессию, и я решила, что последнее воспоминание о княгине Шагировой — даже если оно окажется действительно последним — не должно быть таким траурным.
Почти у самых ворот я распахнула дверцу кареты. Выглянувшая вслед Лизавета ахнула, народ оторопел.
А я уже была на крыше кареты. Сорвала с шеи платок — так, чтобы всем была видна Филумана, засиявшая своим магнетическим блеском в первых лучах восходящего солнца. И закричала толпе:
— Мир и спокойствие да пребудут в Суроже! Правь с нами! Ждите меня и готовьтесь праздновать!
— Княгиня! Княгине слава! Свет наш княгиня! — возопила восхищенная толпа. Да так, что кони шарахнулись и карета качнулась.
Но я уже спрыгивала на облучок, Никола поспешно захлопнул за мной дверцу кареты, закричал:
— И-и, залетные!
И мы вылетели за городские стены.
Я еще раз приоткрыла дверцу, оглянулась. Народ кидал шапки и махал руками, лыцарство, так и не выступившее за городскую границу, едва сдерживало хрипящих, танцующих на месте коней. И только кравенцовское посольство — из двух карет (княжеской, с изумрудно отсвечивающим гербом, и простой кибитки для баб-поварих), телеги, пятерых всадников и трех запасных лошадей — выехало вслед за нами из ворот.
На дорогу в Вышеград.
Кое-что я начала понимать об этом мире после того, как моя карета, спокойно ехавшая впереди нашего небольшого каравана, вдруг начала трястись больше обычного, а потом резко остановилась и накренилась так, что я съехала в самый угол сиденья.
Мирно посапывавшая в дреме Лизавета не удержалась со сна и свалилась мне под ноги. И на ноги.
— Ой-ой, госпожа, что такое? — послышался снизу ее очумелый голос.
— Если ты позволишь мне встать, то я попробую узнать, — морщась и пытаясь вытащить платье из- под Лизаветы, ответила я.
Послышались мужские голоса. Через окошко я увидела, что кравенцовские всадники подскакали и спешиваются.
— Ой, сейчас, сейчас, госпожа, — барахтаясь в надетой на нее господской юбке, причитала Лизавета. Я ей позволила выбрать что-нибудь в дорогу из княжеского барахла — и вот результат: она запуталась в непривычном обилии ткани.
— Прощения просим, госпожа, но с вами все в порядке? — постучал в окошко Никодим.
— Все, — ответила я и высвободила наконец свои ноги из-под Лизаветы. — Что стряслось?
Карета стояла, погруженная по ободья в заросли зелени. Двумя колесами на каком-то бугорке, невидимом среди травы.
Наезженная дорога осталась метрах в десяти справа. Лошади мирно пощипывали листики.
— Кучер ваш заснул, — сумрачно ответил голос Порфирия с другой стороны кареты.
— Заснул? — удивилась я и вдруг поняла, что не чувствую его и не вижу даже сонных мыслей.
Спрыгнув со ступеньки, я прошуршала подолом о волны травы и, обежав карету, склонилась над лежащим на облучке
Николой.
— Он не спит. Он без сознания! — Я осторожно похлопала его по скулам. Массажу лица очень мешала густая, пегая с проседью борода.
— Княгиня?..
От своей кареты к нам бежал Михаил.
— Со мной все в порядке, — успокоила я его. — Но вот мой кучер что-то вдруг потерял сознание. Начались обещанные неприятности.
— Обещанные? — Михаил улыбнулся. — Вы все под впечатлением хитроумных речей Селивана? Что тут с вашим кучером?
Он тоже склонился к Николе, потормошил его за плечо:
— Ну хоть дышит. А вы, княгиня, хорошо его знали?
— В каком смысле? — удивилась я. — Он привез нас в Сурож, потом к княжеским теремам, теперь в Вышеград везет. Как я еще должна его знать?
— Вы говорили с ним? Приказывали?
— Приказывала? Ну приказала, кажется, в самом начале. Везти нас в Сурож. Вы думаете — я замучила его приказами? — Мне стало смешно. — Вовсе нет! Даже приказы готовиться ехать в сурожские терема и в Вышеград я передавала ему через Ли-завету.
Михаил с Порфирием переглянулись, и я услышала брезгливую мысль старшего брата: «Княгиня еще!.. О слугах позаботиться не может!»
А Михаил сочувственно сказал:
— У вашего кучера навья истома.
