испугался за меня, то ли, наоборот, меня? То ли просто подумал о чем-то совсем другом? Он только сказал:
— Княгиня, я немедленно иду в вашу карету и жду вас. Коротко поклонился и мягко прикрыл дверь за собой.
— Антон, трогай! — приказала я, запрыгивая в карету.
Мой новый кучер молодцевато щелкнул кнутом, и карета двинулась, мелко сотрясаясь на рытвинах. Мы с князем, сидя друг против друга, то и дело соприкасались коленками.
— У вас не совсем удобная карета, княгиня, — наконец нарушил молчание Михаил. — Мы могли бы поменяться — я отдал бы вам свою, а сам ехал в вашей. Или пересел бы на своего Чернавца — я с удовольствием проедусь верхом…
— Вы меня обманули, это был не гипноз! — прервала я его.
— Княгиня, я не знаю смысла этого слова, — напомнил Михаил.
— Гипноз — это внушение.
— Тогда это был все-таки он. Вы внушили кучеру, что он умер, а новому человеку — что он является Антоном.
— Человек под гипнозом как бы спит! — не сдавалась я.
— Тогда — не гипноз, — согласился Михаил, — Вокруг вас никто не спал. И вообще я не слышал, чтобы кто-нибудь из князей и лыцаров отдават приказания спящим антам. Ха, это было бы забавно! — развеселился он, видимо представив такую картинку.
— Еще гипноз нужно снимать, — поделилась я. — Сказать: «Раз, два, три!», хлопнуть в ладоши — и чары гипноза спадут, а человек станет прежним.
— Вот этого точно не получится, — пригорюнился князь. — Ваш Никола умер. Смерть — безвозвратна. Только Христу дано было вернуться…
— Вы уверены? — прервала я его, не желая слушать про воскрешение Христа. — Если я сегодня вечером проделаю с моим кучером тот же фокус, что и вчера, я точно не смогу отменить Антона и вернуть на место Николу?
— Никола умер, — терпеливо разъяснил князь. — Вы можете сегодня убить своего Антона — никто вам и слова поперек не скажет. И можете на месте Антона создать нового человека. Конечно, вашему кучеру трудно будет выдержать подряд два изменения в такой короткий срок… Его тело может умереть вместе с душой Антона… Но если кучер выживет — это будет уже третий человек.
— Но вы согласны, что тут все-таки внушение?
— Княгиня, тут больше чем внушение. Тут вера. Мы с вами верим в Бога, единого в трех лицах, мы — рабы Божий, и нам для внутреннего спокойствия этого достаточно, хоть мы Бога никогда не видели. И даже представить его, единого, но в трех лицах, можем с трудом. Анты тоже в него верят, но им этой веры для жизни недостаточно. Они говорят, повторяя за нами, что верят во Всевышнего, а на самом деле верят только в нас, своих господ. Мы для них — Бог на Земле. И эту их веру нужно подкреплять, ведь человеку без веры — не жить. Хотя и подкреплять нужно осторожно — по двум причинам. Одну причину вы мне давеча назвали: на всех антов нас, господ, просто не хватит. А вторая причина — этого и не нужно! Достаточно, если пятьдесят человек в моих теремах истово верят в меня. Потому что видят меня каждый день, а то и по несколько раз в день. Они получают от меня приказания, похвалу или строгое наказание — дйя подкрепления веры, что благость, что кара — все едино. На пятьдесят истово верующих приходится тысяча пятьсот верующих горячо (я условно говорю, вы же понимаете). Эти полторы тысячи видят меня совсем не так часто — хорошо если в месяц раз. Но видят. А еще видят пример пятидесяти истово веряших в меня ближних слуг. А вера, княгиня, вешь заразительная. Так что этим полутора тысячам хватает. Ну а уж они входят в общение с пятьюдесятью тысячами остальных антов моего княжества. Те, конечно, верят уже совсем не горячо. Остается место и для поклонения, например, нечисти. Небольшого, но поклонения. И это не опасно. Потому что для каждодневной работы антов на полях и по хозяйству их веры в меня хватает. Да и лыцары моего княжества берут I часть моих княжеских забот на себя, поддерживая веру не только в свое, лыцарово, господство, но и в мое. А если уж появлюсь я перед кем-либо из антов лично, то тут вера так всколыхнется!.. А Витвина поможет ей всколыхнуться еще выше. Видите, все просто, княгиня. И не надо вам расстраиваться по таким пустякам.
— Хорошо вам говорить. А из-за меня человек умер.
— Это прискорбно, но тут случай особый. Я потом поразмышлял на досуге и думаю, что особой вины вашей в навьей истоме кучера и нет, пожалуй. Есть обстоятельства, которые сложились самым неблагоприятным образом.
— Какие такие обстоятельства? — сердито спросила я. А сама изо всех сил надеялась, что Михаил сейчас как добрый волшебник снимет этот груз с моей души!
— Смотрите: кучер был в ближнем кругу кавустовских слуг, его вера в лыцара Георга была крепка и благостна. Но появились вы. Вы и Филумана. И первое же ваше приказание, отданное, может быть, даже самым небрежным образом, вырвало с корнем из его сердца лыцара Георга, и сердце это открылось для вас. Если бы не обстоятельства, отвлекшие вас для общения с другими людьми — с лыцарами, с княжеским представителем Селиваном, даже со мной, вы бы, конечно, нашли минутку сказать своему — теперь уже своему — кучеру несколько слов. И ему бы этого хватило для продолжения веры. Но слова не были сказаны, а сердце — или, если хотите, душа — без веры долго не может. Вот и захлебнулся ваш Никола в пустоте. Не упало семя веры в готовую — уже взрыхленную и унавоженную — почву. А раз не упало, так и не взошло.
— И что, правда князь настолько могущественнее лыцара, что может одним своим приказом искоренить, как вы говорите, веру в лыцара из сердца подданного? — с вновь проснувшейся надеждой спросила я.
— Уж не хотите ли вы повернуть карету и направиться опять в гости к собаке Георгу? — весело усмехнулся Михаил моей робкой надежде. — Полноте, княгиня. То, что без всяких затруднений удалось с одним-единственным кучером, вряд ли возможно с тремя-четырьмя десятками Георговых слуг — вместе-то хранить старую веру не в пример легче! Да и не было у кучера установки от прежнего господина противиться вам, своей законной княгине. А теперь-то уж Георг наверняка позаботился внушить слугам своим мысль об опасности нежданно-негаданно явившейся госпожи. Вы, конечно, легко бы развеяли их опасения и выкорчевали нехорошего лыцара из их душ — хватило бы одного-двух дней. Но убьют-то вас много раньше! Так что не стоит возвращаться, все вы правильно сделали, княгиня. И сейчас делаете правильно! — Ох вы и льстец! — пожурила я князя и засмеялась. Он так легко и спокойно развеял мои утренние терзания, что я готова была простить ему все, даже если б он назвал сейчас меня первой красавицей мира.
Но он почему-то не воспользовался представившейся возможностью. Впрочем, ему простительно — он ведь тоже не мог читать моих мыслей. Пришлось переключиться на другую тему.
— Хотите, и я открою вам страшную тайну, — все еще улыбаясь, сказала я, — Знаете, для спокойной и комфортной жизни мне вовсе не обязательно верить в Христа, триединого Бога, Будду, Аллаха или еще кого-нибудь. И в том мире, откуда я явилась, вера в божественное не считается таким уж жизненно необходимым фактором.
— Мир без антов? — задумчиво прокомментировал Михаил. — То-то вы толковали о равенстве людей… Тогда понятно. Без антов, пожалуй, да, различие между людьми не такое уж значительное. Скажу вам по большому секрету, княгиня: я тоже прекрасно дышу, даже не будучи уверен, что Всевышний каждую минуту пристально наблюдает за мной, оценивая каждый мой вздох и взвешивая на своих божественных весах мою добродетельность или порочность. Но давайте подержим наш маленький секрет в себе, не доводя его до сведения Святой Церкви. Не потому, что я так уж сильно ее опасаюсь Просто завершающий Бог, Бог небесный, с которым общение происходит только в церквах, да и то в одностороннем порядке, — этот Бог тоже в какой-то мере необходим антам. Не могу сказать точно, в какой мере, но ведь мы для них — живое воплощение воли Всевышнего, проводники божественного смысла непосредственно в их тусклую жизнь.
— Князь, да кто такие анты? Как их отличить?
— О, княгиня, очень просто! Анты — это все. Кроме господ, нас, носящих гривну. Кроме господского
