окончания срока, отмеренного богом именно этому человеку. Если Кулеш прав, то князь застрял в нубосе не на одно десятилетие — человек он молодой, здоровый… Да, я вижу, какой безрадостный итог ожидает его по окончании срока: когда нубос исчезает, лежавшего в нем обнаруживают мертвым. То, что поврежденная гривна при этом с мертвеца не спадает, как это ей положено, меня мало интересует.
— Это может оказаться важно! — Каллистрат не выдержал игры в молчанку.
— Но не для князя Михаила! — жестко оборвала я. — Не беспокойтесь, я заметила замечание все того же Бородастого о попытках снятия гривны с мертвого тела «с натугой». Видимо, да, вы правы. Какую натугу ни используй, а обезглавить мертвеца при этом придется. Тем печальнее результат — на нового претендента гривна все равно надеваться не желала. Свойств никаких новому владельцу не даровала, поразительно быстро ржавела, как ее ни хранили, и вскоре рассыпалась в труху. Все это важно с научной точки зрения, но пока что Михаилу ваши летописные источники сулят совершенно определенное будущее, вернее, его отсутствие. Вижу, вижу — вы искренне опечалены. Вижу даже, что напуганы такой будущностью князя. Но и надеетесь. Ага! Как? Скажите вслух, чтоб я не ошиблась в произношении.
— Тетарт, — внятно произнес Каллистрат.
— Значит, этот квадратик тоже был известен летописцам. И даже назван. Да, и в старые времена он был очень редок, но все же его знали настолько, что поименовали специальным словом. Однако в отношении тетарта старинные свитки на редкость противоречивы. Почитались божественной субстанцией куда более могучей, чем гривна? Но это мнение только одного летописца, причем вы же сами ему и не доверяете — ничего конкретного о предполагаемом могуществе тетарта он не говорит, только ссылается на еще более древнего автора, которого сейчас никто даже из библиофилов не знает. Зато Рахитопс… и даже мудрейший Архип? Ух ты! Они указывали на очевидную неполноту и фрагментарность тетарта по сравнению с гривной. И предполагали, что тетарт — суть гривна расчлененная. Но как можно расчленить гривну и почему результат членения не ржавеет и не распадается — об этом они скромно умалчивали. А ваш любимый Кулеш Бородастый? Неужто совсем не упоминает? Да, я понимаю, что тетарты — редкость, но все же такой авторитет, как Бородастый, должен был их заметить! Я иронизирую? Ну извините, увлеклась. Так в чем же надежда все-таки? В том, что они вместе — тетарт и нубос? Чудо в чуде? А вы не верите случайностям, которые суть проявления закономерностей… Что-то хиленькие получаются основания для надежды. Я сама виной появлению те-тарта в нубосе Михаила. Как ни смешно, но я его туда уронила. Совершенно случайно — вот и все.
— Ну и уронили — так что? Не это главное! — прорвало Каллистрата. — Вопрос в другом: как может повести себя сочетание сразу двух таких великих явлений? Что даст их взаимодействие?
— И все равно не утешили вы меня. Только расстроили. Я-то думала, что кокон, то есть нубос этот ваш, — надежная защита. А выяснилось — просто гроб. Хоть и хрустальный. А тетарт… Что тетарт?.. Висит вон неподвижно себе, да и все.
Я пригорюнилась.
А чего пригорюнилась? Надежда все-таки осталась. Вдруг кокон-нубос все-таки сможет использовать тетарт как расходный материал для восстановления гривны? Классики летописные все-таки склоняются к мнению о неполноте, фрагментарности тетарта. Вдруг нубос возьмет да и разложит его на составляющие нити? А потом вставит их в гривну — в порванное место? Заштопает, как дырявый носок?
Правильно добрый палатный врач говаривал: «А вы, Надежда Петровна, у нас последней на вскрытие записаны, придется подождать!»
Что ж, подождем. Вдруг и не дойдет до вскрытия?
Я поднялась и обратилась к Каллистрату:
— Вы как хотите, а для меня там уже целебный отвар приготовлен. Пойду лечиться!
Исход из болотной деревушки вылился в целую проблему.
Я не соглашалась бросить здесь ее жителей. Дело было даже не в опасности повальной навьей истомы — я достаточно закрепила в их дремучих мозгах мысль о том, что госпожа у них теперь есть. И будет! По моим ощущениям веры в мое существование им должно было хватить не меньше чем на год. Но дело было в другом. Нынешнего властелина заповедного леса, Еева, никак нельзя было сбрасывать со счетов. Если он и не знал про мамочкино наследство в виде целой деревни антов, то после того, как мы огромной толпой шастали туда-сюда, наверняка будет знать. И захочет продолжить Колаксино владычество над людьми. Но ничего у него не получится — есть уже у них госпожа, не пустят их мозги к себе хиленького влияния Еева! Тут-то он и обозлится! Тут и нашлет на людей свою лесную волчье-медвежье-кабанью свору. По принципу: «Так не доставайся ты никому!»
Нет, бросать лесных антов на верную гибель я не могла.
Каллистрат осторожно указывал мне, что такое количество слабых, вовсе не разбирающихся в окружающей жизни попутчиков слишком осложнит наше путешествие, которое и без того простым не назовешь. Даже если выведем мы их из леса— что дальше?
Я не знала, что дальше, поэтому предложила:
— Пусть они поживут пока на ваших, обольгжских землях. А потом, когда я стану полноценной княгиней, то заберу их к себе.
Перспектива не воодушевила Каллистрата, но я настаивала. Пришлось ему согласиться, после чего я отправила деревенский народ настрелять уток про запас — в дорогу.
Князя решено было так и тащить на волокуше. До самой волхвовской избушки — там уже ждали повозки, привезенные Каллистратом.
Лечение мое, по словам Меланьи, подтвержденным ее мыслями, затянуться не должно было. Свежие травы надо пить еще два дня, а потом достаточно протирать руку настойкой из высушенных кореньев, которые она обещала дать с собой.
Обоз наш полз по лесным тропам медленно. Я шла пешком вместе с моей маленькой знахаркой — мы обе отказались садиться на лошадь. Продвижения бы это не ускорило — ведь все равно темп задавала волокуша с князем, — а упасть с седла, да еще на парализованную правую руку мне вовсе не хотелось.
Так что хоть и вышли мы с самого раннего утра, когда еще только светало, но до места добрались уже под звездами, едва не повалив лошадьми в потемках тримурти идолов-сторожей.
Следующий день ушел на мое долечивание, а также на подготовку к окончательному отъезду из дебрей заповедного леса.
Княжеской кареты, не утащенной в свое время ватажниками, я не обнаружила. Спросив вслух у Меланьи (которая, по своему обыкновению, ничего отвечать на вопрос не стала), увидела картинку: Орей так осерчал после моего бегства — до кровотечения из носа! А после самолично вытянул карету на лесную опушку да и спалил.
Однако у Каллистрата была в запасе другая карета — более простая, чем княжеская, зато просторная, с мягкими подушками, а главное — с вместительным багажным ящиком сзади. Туда после долгих трудов и уложили князя — со всей осторожностью и прямо с волокушей.
Следующее утро мы встретили уже в пути.
Меланья, которая не пожелала сказать нам «до свидания», ночью незаметно исчезла из избушки. Я держала на коленях сухие коренья, данные ею мне, и жалела. Не о ней — в лесу она не пропадет! Жалела, что Меланья упорно загоняла свою судьбу в ту же узкую щель, в которой всю жизнь просидел ее дед, ненавидя и презирая весь человеческий род…
Мы ехали в Киршаг.
Все три дня, пока над дорогой нависали лесные ветви, дружина да и сам Каллистрат были настороже. На четвертый день вздохнули с облегчением: лес поредел, отступил, открылись поля с колосящимся просом, цветущей гречихой — начались оболыжские земли.
— Каллистрат! — прокричала я, приоткрыв дверцу кареты. Когда он подъехал ближе, попросила:
— Давайте оставим моих лесных антов где-нибудь здесь — и от леса недалеко, и все-таки среди людей! Сил нет смотреть, как они бегут за нами вприпрыжку — уже ноги себе в кровь посбивали!
— За поворотом — первое село, — все еще недовольным тоном сообщил Каллистрат. — Там и оставляйте. Я распоряжусь, чтоб их не обижали и подкармливали. Пока не освоятся.
Это меня порадовало.
