лесу?
И не успел Каллистрат даже взглянуть на тот угол, а я уже направлялась к столику, уставленному колбами и ретортами. Странно все-таки, разговаривая с человеком, не терять времени на выслушивание его ответа. Странно и ко многому обязывает.
— А почему вы считаете, что ваш цар не даст согласия на брак между князем и княгиней? — спросила я, рассматривая разнообразные стекляшки.
Неожиданно даже для самой себя.
И попыталась прикусить болтливый язычок. Но слово вылетело — не поймаешь!
— Все-таки я прав был насчет ваших отношений с Михаилом? — сразу помрачнев, поинтересовался Каллистрат.
— В том смысле, в котором вы думаете, — не правы, — спокойно отмела я его подозрения. — А насчет будущего… Будет ли оно? И все-таки, раз уж я спросила.
— Цар? Ну… Он ведь не хочет, чтобы все рода господ сошли на нет! Так ведь можно и вообще остаться один на один с актами…
— Опять, — пожаловалась я. — Своим вопросом я разворошила в вашей голове такой рой сведений, что они совершенно безжалостно атаковали меня.
Поделом вам, — вздохнул Каллистрат. — Не будете подслушивать.
— Я слушаю, а не подслушиваю, — напомнила я. — Вы подумали вот про эти родовые записи. — Я указала на толстые фолианты в коричневых кожаных переплетах, стоящие на полке рядом с верстаком, который был завален причудливыми деревянными заготовками. — Вы внимательно прочитали их и обнаружили?..
— Что численность родов уменьшилась только за последние сто пятьдесят лет почти наполовину.
— Мор и глад? — шутливо поинтересовалась я, чувствуя растерянность, — уж больно угрюмым стал эмоциональный фон его мыслей.
— Полное процветание. Все плодится и размножается. Кучи детей — и законных, и незаконных. Только бесполезных гривен все больше лежит по усадьбам.
— И Оболыжские — один из только что закончившихся родов? — медленно договорила я за него. Он нахохлился, глядя в сторону.
— Сколько же ваших братьев задушила родовая гривна? — тихо спросила я, наблюдая за калейдоскопом его ужасных воспоминаний.
— Шестерых, — одними губами ответил он. — Я должен был стать седьмым, и последним. Мать как обезумела. Зги проклятые волхвы про каждого из них говорили, что, может, обойдется… И она заставляла надевать эту анафемскую удавку снова и снова… По-моему, уже после смерти второго сына она сошла с ума. Он всегда был ее любимчиком… А когда и он… Тогда она стала кричать, что…
— Да я знаю, не надо, — мягко сказала я.
Крики его безумной матери и так звенели у меня в ушах: «Я не рожала голутвенных — пусть все сдохнут, но не позорят род! Только лыцар достоин быть последним из Оболыжских!» — Да, — сказал Каллистрат, нервно улыбаясь. — Именно я стал тем, кто опозорил наш род. Наверно, я тоже голутвенный и лыцарова гривна оказалась бы мне тоже тесновата… Я не стал этого проверять. Мать… к счастью для меня, она успела захлебнуться в своем вопле и в крови, хлынувшей из горла, чуть раньше, чем я совершил эту глупость. И как только мать упала замертво, я запрятал родовую удавку подальше и живу… Живу! Пока еще лыцаровым отпрыском. Но мои не родившиеся дети, считайте, уже голутвенные. А их дети буквально через несколько поколений — уже анты. Мор и глад? Ха! Смутные времена унесли в небытие меньше фамилий, чем это медленное, но постоянное вырождение!
— И я для вашего рода — последняя надежда? — печально спросила я.
Каллистрат гордо вскинул голову, собираясь возразить, но встретился со мной взглядом и поник.
— Может быть, вы и правы, — сочувственно сказала я. — Княжеская кровь, впрыснутая Оболыжским, если б и не дала князей, то уж лыцаров, наверное, возродила бы. Еще на несколько поколений. А потом…
— Потом? Этого «потом» не будет. Все господские роды ждет один конед: превращение в невинных как младенцы ан-тов. Я это понял, просмотрев родовые записи только одного княжества. Но вы думаете, при царовом дворе не знают про совершающееся вырождение? Не глупее нас небось. Ваше появление — слишком ценный дар, чтобы его расходовать на получение из двух князей одного!
— Но почему только одного? Допустим, у нас с князем будет два сына, одному достанется гривна Михаила, другому— моя…
— Ха. Ха. Ха, — раздельно сказал Каллистрат.
— Что, совсем ни одного случая? — ошеломленно спросила я.
— Проверено. Многими поколениями. Наследник может быть только один. Или ни одного…
— Статистика… Безжалостная статистика…
— Что?
— Так бы это назвали в моем мире.
— В вашем? В нашем, княгиня! Мои предки явились из того же мира, что и вы! Только пятью сотнями лет раньше. Я в этом совершенно точно уверен. Пятьсот-шестьсот лет назад господ просто не существовало в этом мире — в этом самом, в котором мы с вами находимся! История всех лыцаровых и княжеских родов начинается с этих времен — ни позже, ни раньше.
— Но вы судите по письменным источникам. Может, просто раньше не было письменности, поэтому вы не знаете…
— А посмотрите-ка внимательнее в моей голове, княгиня! Тогда и не будете говорить таких смешных вещей.
— Посмотрела. Книги, рукописи. И что?
— Не заметили? Правильно. Да и как вы заметите? Посидели бы вы над этими рукописями с мое… Чем старше рукопись, тем она лучше, достовернее, умнее, наконец! Эта карта, которую вы смотрели… Самая точная на сегодняшний день! Самая новая? Как бы не так! Это копия с самой старой карты, которую мне удалось отыскать! Нынешние знания и умения — всего лишь крохи, уцелевшие со старых времен, с начала истории. И начало явилось в этот мир уже со всем готовым: с письменностью, ремеслами, оружием. Оно явилось с такой утварью, такими штуковинами, которым мы теперь, через полтысячелетия, и назначения придумать не можем! Вот, вот! — Он принялся беспорядочно выдвигать ящики шкафа. — Что это такое? А с этим что делать? А это?
— Позвольте, — остановила я его. — Да что ж тут непонятного? Вот это — ножницы. Обыкновенные портновские ножницы. Это — пистолет. Старинный, конечно, но сохранился неплохо. Это — замок. Просто амбарный замок с ключом. Выглядит прекрасно. Поверните ключ — вот этот, который торчит, — замок и откроется.
— А вы сами не хотите попробовать? — язвительно осведомился Каллистрат.
Я укоризненно взглянула на него.
— Ах да, ваша рука! Ничего, я помогу. Я буду держать этот так называемый замок, а вы поворачивайте все, что хотите.
Я послушно взялась за ушко ключа и надавила, пытаясь провернуть в замочной скважине.
— Ну и что тут такого? — подняла обиженный взгляд на Каллистрата. — Ну, не поворачивается — заело, наверно. Бывает. Или заржавел. Сами говорите: лежит много лет…
— Замечательно! — с чувством совсем не восторженным, а скорее ядовито-желчным произнес Каллистрат. — Тогда, может, опробуете самый простой предмет? Как вы его назвали — ножницы? Он не ржавый — убедитесь сами. Должен действовать. Покажите только — как?
— Вставьте свой палец сюда. — показала я на отверстие. — А я вставлю сюда. Теперь потяну, они раскроются… Ножницы не открылись.
— Держите крепче, попробуем еще раз, — скомандовала я и потянула еще раз. Результат тот же.
— Ну что? Как вы объясните теперь? — кисло морщась, поинтересовался Каллистрат. — Тоже заело?
Я забрала ножницы из его рук, внимательно посмотрела на просвет между сомкнутыми ножами.
