Дамаск. Уехав из города, я мог найти где-нибудь подходящую придорожную таверну, пожить там, а через пару недель вернуться домой, сделав вид, будто без устали искал Шамса. Отец наверняка поверит мне на слово, и на этом все будет кончено. Возможно, это был бы наилучший выход из положения, и не только для Керры и Аладдина, который никогда не любил Шамса, но также для учеников и последователей отца, да и для меня тоже.
— Керра, что я должен делать?
И эта женщина, которая ради отца приняла ислам, которая была прекрасной матерью мне и моему брату, которая бесконечно любила своего мужа и запоминала наизусть стихи, посвященные не ей, эта женщина внимательно посмотрела на меня и ничего не сказала.
Мне надо было самому найти ответ.
Руми
Безрадостен мой мир, лишенный солнца, с тех пор как нет в нем Шамса. В нем холодно и тоскливо, и в душе у меня пустота. Ночью я не сплю, а днем брожу без цели по дому. Я здесь и не здесь — привидение среди живых людей. Все меня раздражают. Почему они такие же, как прежде, будто ничего не произошло? Не может жизнь не измениться, если в ней нет больше Шамса Тебризи.
Все дни с рассвета до заката я сижу один в библиотеке и вспоминаю Шамса. Например, как-то раз он со своей обычной хрипотцой в голосе сказал мне: «Когда-нибудь ты станешь певцом любви».
Не знаю, не знаю… Но эти слова помогают мне одолеть мрак в сердце. Наверное, этого хотел Шамс. Он хотел, чтобы я стал поэтом!
Жизнь тяготеет к идеалу. Все, что случается, — великое или малое, — все трудности, которые мы преодолеваем, суть священный план, начертанный Богом, чтобы вести нас к идеалу. Борьба — это внутреннее дело человека, желающего стать человеком. Вот почему в Кур’ане сказано: «Мы откроем Наши пути тем, кто борется на тех же путях». Нет такого понятия, как случайность или совпадение, в схеме Бога. И Шамс из Тебриза не случайно перешел мне дорогу в тот октябрьский день почти два года назад.
— Не ветер пригнал меня к тебе, — сказал Шамс.
А потом он рассказал мне одну из своих историй:
— Жил на свете ученый суфий, который был до того учен, что ему было дано чувствовать дыхание Исы. И хотя имел он всего одного ученика, это не мешало ему наслаждаться тем, что ему было дано. А вот ученик оказался другим. Желая, чтобы другие восхищались его учителем, он принялся просить его взять на обучение еще учеников.
— Хорошо, — в конце концов согласился учитель. — Если тебе так хочется, пусть будут еще ученики.
В тот же день они отправились на базар. На одном из прилавков они заметили свечи в виде птиц. Едва учитель дунул на них, как они ожили и улетели с порывом ветра. Восхищенные горожане собрались вокруг учителя. С того дня он обзавелся таким количеством последователей и поклонников, что ученику оставалось лишь мечтать о встрече со своим учителем.
— Ах, учитель, я был неправ. В прежние времена нам жилось гораздо лучше, — в отчаянии взмолился ученик. — Сделай что-нибудь. Пожалуйста, прогони их всех прочь.
— Ладно. Если тебе так хочется, я прогоню их всех.
На другой день, произнося проповедь, учитель раздул ветер. Его последователи испугались и один за другим, повернувшись к нему спиной, зашагали прочь. Остался лишь один ученик.
— Почему ты не ушел вместе с другими? — спросил учитель.
— Я пришел к тебе не из-за тогдашнего ветра, — ответил ученик, — и не оставлю тебя из-за теперешнего.
Все, что делал Шамс, он делал ради того, чтобы я стал лучше. Этого горожане не понимали. Шамс нарочно раздувал сплетни, действовал людям на нервы и произносил слова, которые звучали как богохульство для жителей Коньи. Он пугал и провоцировал даже тех людей, которые любили его. Шамс бросал мои книги в воду, чтобы я забыл свои прежние знания. Хотя все слышали его высказывания о шейхах и ученых, совсем немногие знали, как он умел тафсир[32] священные тексты. У Шамса были глубокие познания в алхимии, астрологии, астрономии, теологии, философии и логике, однако он прятал их подальше от невежественных людей. Он был
Он открыл двери нашего дома шлюхе и заставил нас разделить с ней кров и пищу. Он послал меня в таверну и посоветовал поговорить там с пьяницами. Однажды он заставил меня попрошайничать напротив мечети, где я обычно проповедовал, чтобы я понял, каково быть прокаженным. Сначала он отсек меня от поклонников и последователей, потом от знати и приблизил к простым людям. Только благодаря ему я смог познакомиться с теми, мимо кого обычно проходил мимо. Шамс верил, что следует убрать всех идолов, которые разделяют смертных и Бога. Это относилось к славе, богатству, положению в обществе и даже к религии. Шамс ослабил все связи, которые соединяли меня с привычной жизнью. Едва он замечал ограниченность мысли или предрассудок, как, не теряя даром времени, изничтожал противника.
Ради него я прошел через все испытания и проверки, через все этапы и уровни, которые все более отдаляли от меня даже самых верных последователей. Прежде у меня было множество поклонников, а теперь мне никто не нужен. Удар за ударом Шамсу удалось разрушить мою репутацию. Благодаря ему я познал ценность безумия и вкус одиночества, беспомощности, злословия, затворничества и, наконец, горя и разочарования.
Каждый день, каждую минуту Бог спрашивает нас: «Ты помнишь договор, который мы заключили, прежде чем ты был послан в мир? Ты осознаешь свою роль в открытии Моего сокровища?»
Как правило, мы не готовы отвечать на эти вопросы. Они пугают нас. Но Бог терпелив. Он задает Свои вопросы снова и снова.
И если сердечные муки есть часть испытания, то мое единственное желание — в конце концов найти Шамса. Мои книги, службы в мечети, семья, благосостояние, имя — я готов отдать все, лишь бы еще один раз увидеть его лицо.
Накануне Керра сказала, что, сам того не желая, я становлюсь поэтом. Должен признаться, прежде я не очень-то высоко ценил поэзию, но меня не удивили ее слова. В другое время, наверное, я бы возразил ей, а теперь — нет.
С языка постоянно вопреки моей воле срываются поэтические строки, и, прислушиваясь к ним, любой может заключить, что я в самом деле становлюсь поэтом. Однако скажу честно: эти стихи принадлежат не мне. Я лишь средство передачи слов, которые кем-то вложены мне в уста. Подобно перу, записывающему стихи, или флейте, озвучивающей ноты, я всего лишь исполняю свою роль.
Чудесное солнце Тебриза! Где ты?
