потомки. Но ведь не все такие. Берусь утверждать, что большинство крупных фигур, оставивших след в истории, очень даже заботились о своей посмертной репутации. Иные шли и на подлог, уничтожали свидетелей своих неблаговидных поступков, одаривали летописцев, чтобы те в розовом свете изображали их деяния, сами брались за мемуары, стремясь оставить по себе добрую славу. Что говорить, тщеславие человека простирается далеко за пределы его жизни. Впрочем, Пак, я в истории дилетант, моя сфера — техника.
— Мы оба здесь дилетанты, — вежливо сказал Пак. И после секундного раздумья добавил: — Тем не менее, Винфред, я убежден, что Чингисхан все-таки сжег бы Хорезм, а Гитлер создал бы концентрационные лагеря.
Эта реплика, произнесенная тихим, невыразительным голосом, несколько сбила накал разгоравшихся страстей. Воронихин воспользовался наступившей паузой, чтобы задать несколько вопросов Эркотти.
— Как вы предполагаете поступить с информацией, которая окажется бесполезной?
— Она будет периодически уничтожаться.
— Нельзя ли пояснить более предметно?
— Охотно. Из мириад фактов, собираемых УИФом, подавляющее большинство; очевидно, не представит интереса. Это касается в первую очередь повседневных жизненных проявлений. Скажем, имярек выпил стакан воды. Если это не вызвало никаких ощутимых последствий, соответствующая информация аннигилируется. Разумеется, дело обстоит иначе, когда речь идет о бокале вина, куда рукой такой дамы, как Екатерина Медичи, подсыпан яд. Машина зафиксирует преступление и оставит сведения о нем в ячейке своей безграничной памяти.
Возьмем теперь более содержательную информацию, касающуюся мыслей, высказываний и поступков людей. Кем бы они ни были, собранные данные сохраняются в течение известного срока после их смерти, достаточного, чтобы установить меру воздействия данной личности на исторический процесс. Коль скоро будет признано, что Х или У не оставили по себе особого следа, занятые ими ячейки памяти высвобождаются для других.
— Кто принимает соответствующее решение?
— Сам УИФ на основе данных ему инструкций. Уверяю вас, — добавил Эркотти с некоторым нетерпением, — что при этом будут строжайшим образом соблюдены все мыслимые нравственные императивы.
Воронихин пытался было продолжать свое импровизированное интервью, но президент мягко прервал его, заметив, что журналисты смогут полностью удовлетворить свое любопытство позднее, а сейчас надо послушать ученых. Затем он передал трибуну очередному оратору, который оказался юристом.
— Не следует ли допустить использование Всевидящего Ока для расследования преступлений? — спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: — Ведь это помогло бы свести к нулю нераскрытые преступления и тем самым резко ускорить окончательное искоренение любых антиобщественных поступков. Ваш УИФ, профессор Эркотти, мог бы стать первоклассным следователем.
— Увы, уважаемый коллега, это исключено, — заявил Эркотти. — Как ни заманчиво, мы не можем разрешить применения аппарата в каких-либо прикладных целях вне сферы его основного назначения. К тому же следует учесть, что непросто в каждом отдельном случае провести четкую грань между мотивами действий, которые можно оценить как законные либо противоправные. История насыщена примерами, когда ради достижения тех или иных целей прибегали к преступным средствам. Существуй наше Око, предположим, в XV–XVI веках, вы должны были бы на основе неопровержимых улик засадить за решетку добрую половину владетельных особ, не гнушавшихся ничем ради приумножения своего достояния и могущества. Вам пришлось бы арестовать и повесить Ричарда III уже после первого совершенного им убийства. Но тогда он не смог бы совершить последующие и воссесть на престол, а значит, история Англии выглядела бы уже не такой, как она есть.
— Позвольте, Эркотти, всего лишь пять минут назад вы сами согласились, что ваша система способна содействовать улучшению нравов. Так за чем же дело стало?
— А за тем, что имелись в виду вероятные косвенные последствия использования УИФа, я повторяю, косвенные. Вы же предлагаете, по существу, прямое вторжение в историю.
— И правильно предлагает, — закричал с места Винфред, — у нас, слава богу, не средние века!
В зале поднялся шум, часть присутствующих аплодировала, другая выражала свое неодобрение. Президент вновь был вынужден прибегнуть к звонку, чтобы успокоить собрание.
— Я должен признать, — сказал он, — что ответ Эркотти прозвучал не слишком убедительно. Ведь и теперь речь идет о воздействии отнюдь не на прошлое, а на будущее. Верно, что в первом случае говорилось о косвенных следствиях создания Всевидящего Ока, а во втором — о возможности прямого его использования для решения практических задач. Почему бы, однако, и не извлечь из нашего аппарата, или точнее системы, максимума выгод?.. Слово креслу 11.
— Замечание уважаемого президента общества историков совпало с ходом моих мыслей, — сказал, тяжело поднимаясь, тучный смуглый человек, в котором все без труда узнали известного экономиста Мамеджана. — Но прежде всего я хочу знать, делались ли хотя бы приблизительные подсчеты, во что обойдется нам УИФ?
Эркотти явно смутился. Видимо, он ждал этого вопроса, но рассчитывал ответить на него не в столь накаленной атмосфере. Президент, напротив, остался невозмутимым.
— Ну же, Эркотти, — сказал он, — мы ждем.
— Такие расчеты у нас есть. Речь идет о сумме порядка двух — двух с половиной рудолей.
В зале ахнули.
— Это примерно пятая часть всех ассигнований на науку в предстоящем пятилетии, — холодно прокомментировал Мамеджан. — Чтобы воплотить ваш проект, пришлось бы как минимум отказаться от нескольких программ, давно ждущих своей очереди, в том числе, вероятно, от планов комплексного освоения сырьевых ресурсов Венеры. Я сильно сомневаюсь, что вам удастся убедить общественное мнение и получить согласие Глобального совета на такие расходы. К тому же они не имеют никаких шансов когда- либо окупиться.
— Ну, знаете, — нервно возразил Эркотти, — нельзя ко всему подходить с коммерческой меркой. Разве иметь точную летопись своих деяний для человечества менее важно, чем забить склады венерианской рудой?
— Я не оспариваю вашей идеи по существу, — спокойно ответил экономист, — хотя здесь прозвучали весьма серьезные возражения, от которых нельзя отмахнуться. Я просто считаю, что на ближайшие полвека у нас есть более неотложные нужды.
— Разумеется, — вмешался президент, — экономическая сторона вопроса имеет первостепенное значение. Но мне кажется, профессор Мамеджан не прав, связывая с УИФом одни только убытки. Точное знание прошлого имеет вполне утилитарное значение уже потому, что в нем урок для настоящего и будущего. Я уж не говорю о выгодах, которые сулит побочное использование Всевидящего Ока… Прошу вас, профессор Миних, займите свое место, вы уже брали слово! — обратился он к моралисту, который шел к трибуне, сердито жестикулируя.
— Я обязан сказать что думаю! — завопил тот. — Вы все время твердите о всяких там преимуществах, но намеренно умалчиваете о моральном ущербе, который способно нанести ваше дьявольское Око.
— Ну хорошо, — сдался президент со вздохом, — говорите, только покороче.
Миних вернулся на свое место. Он весь кипел от возбуждения.
— Здесь профессор Винфред с восхищением рассуждал об улучшении нравов под воздействием вашего УИФа. Чепуха это! Подумайте как следует. Разве до сих пор люди не знали, что их делам и мыслям историки ведут учет? Положим, Око будет фиксировать все без обмана. Ну и что? Те, у кого есть совесть, и так действуют в согласии с нею, а тех, у кого ее нет, никакой УИФ не образумит. Разве что наоборот!
— Достаточно, Миних, — сердито прервал его президент, — мы уже знакомы с этой аргументацией.
Вообще, — продолжал он, — мне кажется, что не все приглашенные уяснили себе цель нашей встречи. Сегодня предполагалось впервые вынести идею профессора Эркотти на рассмотрение ученых. Мы
