Александра. Абсолютно невинное выражение, будто доселе между ними не было никакой конфиденции. Вот плут.
— Ваше высочество позволит мне говорить с полной откровенностью? — спросил Пален, придав голосу своему патетическое звучание. — Этого сейчас требуют высшие интересы нашего отечества, надежды коего с вами одним связаны.
Александр кивнул.
— Сам я премного возвышен государем, облечен его безграничным доверием, и мне нелегко быть к нему неблагодарным. Но оглянитесь вокруг, все чуть ли не публично изъявляют свое неудовольствие, говорят, что император, как Гарун аль-Рашид, начал господствовать всеобщим ужасом, не следуя никаким уставам, кроме своей прихоти. У всех на устах предостережение графа Воронцова: если это время ужасного бедствия будет продолжаться, мы должны ожидать революции, произведенной чернью. А народная революция у нас была бы страшной, она выдвинет миллионы Стенек Разиных и Пугачевых, по жестокости превзойдет все кошмары, содеянные чернью предместий Сен-Марсо и Сен-Антуан в Париже. Не только все дворянство, но и императорская семья будут уничтожены. Жалко России, кончает Воронцов, ее ждет грустная участь.
Великий князь вскочил, словно ужаленный, быстро заходил по комнате. Походка, как и жесты, была у него изящная, спина прямая, голова чуть закинута назад. Ходили слухи, что он приватно берет уроки у молодого петербургского трагика Каратыгина, как Наполеон — у знаменитого Тальма.
Александр остановился у окошка, помолчал с минуту, потом сказал, не оборачиваясь:
— Поймите, Петр Алексеевич, я сам все вижу и знаю. Да ведь он мне отец.
— Сыновние чувства делают вам честь, ваше высочество. Однако надо брать в расчет и другие соображения. Ваша бабушка, великая наша государыня, отнюдь не из женского каприза намеревалась передать трон внуку, усмотрев в нем достойного своего преемника. Речь лишь о том, чтобы исполнить ее волю, чему в свое время помешала одна только случайность. Вам надо бы отбросить сомнения и утвердиться мысленно в своей правоте и значении своей миссии. Дело ведь идет о спасении России, управление коей не под силу вашему батюшке.
У Палена мелькнуло опасение, что забирает он слишком круто. А, была не была, отступать некуда.
— Все так, все так, — ответил Александр вяло, по-прежнему уставившись в окно, словно наблюдая на дворе какую-то любопытную сценку. Никак не хочет встретиться глазами, боится выдать свою трусость. Остается пустить в ход последний козырь.
Пален, стоявший в почтительной позе на своем месте, подошел к наследнику почти вплотную и стал нашептывать ему на ухо:
— Как военный губернатор столицы, я имею доступ к некоторым секретам престола, о коих ваше высочество не осведомлены. Не просите раскрыть источника сих сведений, но они доподлинны. Император подозревает вас и матушку вашу, императрицу Марию Федоровну, в замыслах против его особы. Заготовлено именное повеление заточить вас в Петропавловскую крепость, дабы упредить грозящую ему опасность.
— Не может быть! — Александр наконец повернулся к собеседнику, вперился в него тревожным взглядом.
— Я знал, что вы не поверите. Так вот она, копия сего повеления. — Пален достал из внутреннего кармана тщательно упрятанный список, передал его великому князю. Тот пробежал глазами, лицо его потемнело.
— Кто же натолкнул отца на подобные подозрения?
— Тут всякое подумать можно. Не забывайте, ваше величество, что государь сейчас чуть ли не все время проводит у Лопухиной, там у него свой круг.
Вот ведь что забавно, подумал Пален, спрашивает возмущенно, словно и нет за ним никакой вины. А не с тобой ли, голубчик, Панин и генерал де Рибас, царствие ему небесное, еще с осени сговаривались взять отца под арест да освободить место на троне? Вспомнив об этом, Пален добавил:
— Кстати, граф Никита Иванович из Москвы мне письмецо прислал, советует спешить, чтобы предупредить опасные последствия всеобщего отчаянья.
Александр опять оторвался от Палена, прошелся туда-сюда, остановился перед туалетным столиком великой княгини, стал вертеть в руках флакон с французскими духами. Вся его ладная фигура выражала нервное напряжение.
Пален испытал к нему даже некое сочувствие. Не хочется, конечно, ох как не хочется входить в историю запачканным. Я бы, как верноподданный, снял это бремя со своего будущего государя, да только риск уж очень велик. Не повязать тебя сейчас значит подставить свою голову под топор. Да и кто знает, не отречешься ли от тех, кто возвел тебя на престол? Нет, мне надежный вексель нужен.
Не догадывался Пален, что не пройдет с переворота и трех месяцев, как ему будет велено, не показываясь на глаза новому императору, удалиться в свои курляндские имения и никогда больше ногой не ступать в столицу.
— Хорошо, — прервал наконец Александр затянувшееся молчание. — Чему быть, того не миновать. — Он вернулся на свое место и кивком дал знак Палену сесть. — А есть ли у вас, граф, уверенность, что замысел ваш не сорвется? — Он сделал ударение на слове «ваш».
Пален ответил дерзко:
— Наш замысел сбудется, все учтено, ваше высочество. В деле изъявили готовность участвовать несколько десятков человек, среди них генерал Бенигсен, братья Зубовы (чуть было не обмолвился: «имеющие опыт в заговорах против самодержцев») и прочие весьма надежные ваши доброжелатели, патриоты России (очень уж высокопарно прозвучало — патриоты, можно бы и без этого). Генерал Талызин соберет свой гвардейский батальон вблизи от Летнего сада, а генерал Депрарадович выступит с Невского, от Гостиного двора. Во главе сей колонны встанем мы с Уваровым, а первую поведут Зубовы. Вот что еще важно: Аргамаков, полковой адъютант государя, знающий все потайные ходы в Михайловском замке, взялся провести в спальню его величества.
Александр вздрогнул. Должно быть, пришла в голову мысль, что и к нему в спальню когда-нибудь ворвутся преторианцы спасать отечество.
— Продолжайте, — приказал он.
— Остается добавить немного. Я вам уж докладывал о разговоре, когда император сказал, что хотят повторить 1762 год. Так вот, ваш батюшка еще поинтересовался, не дам ли я какого совета о его безопасности. На что я возразил в шутку: «Разве только, государь, прикажете удалить этих якобинцев и заколотить эту дверь». И в самом деле, император тут же велел убрать караул из конной гвардии да наглухо закрыть ход в спальню императрицы. Впрочем, все эти подробности не должны вас заботить.
Пален, однако, заметил, что собеседник слушает его очень даже сосредоточенно, все взвешивая в уме. Хоть и молод, а в мыслях серьезен. Что ж удивительного, с детства изощрен в дворцовых интригах, бабка была ему мудрой наставницей.
— Ну а когда вы собираетесь действовать? — спросил великий князь. Теперь он глаз больше не отводил.
— Как можно скорее. Момент очень уж благоприятен. Нет в Петербурге ни Аракчеева, ни Растопчина. Да это скоро кончится. Шансонетка Шевалье, пользующаяся монаршьей благосклонностью, выведала, что император велел Аракчееву прибыть немедля в столицу. Я принял свои меры, чтобы задержать его в дороге. Но он со дня на день объявится, и тогда всем нам не миновать дыбы. Надо торопиться, ваше высочество, — настойчиво завершил Пален.
Александр вдруг взял руку Палена в свою и сказал взволнованно:
— Только беру с вас, Петр Алексеевич, клятву, что с отцом ничего не случится. Одно отречение, ничего боле.
Пален встал, чтобы показать, как близко к сердцу принимает он заботу сына о своем родителе, и проникновенно произнес заранее заготовленную на сей счет фразу:
— Пусть ваше высочество не терзается муками совести, обещаю вам сделать все от меня зависящее, чтобы на жизнь императора не было покушения. — А самому пришла на память французская пословица: «Pour manger d'une omelette il faut commencer par casser les oeufs».[14]
