– Ты не прав. – Ронейн встал. – Это несовременный взгляд. Все-таки они неплохие ребята.
– Карьеристы.
– Нет. Ты хороший малый, Маршалл. Но ничего особенного из себя не представляешь. Не укладываешься в схему. Поэтому лучше прекрати. Ругай не нас, а конгрессменов и законников. Это они связывают нам руки, когда мы собираемся предпринять что-нибудь нестандартное. Вспомни Гватемалу.
Незадолго до этого УБН пыталось заслать в Гватемалу небольшую группу агентов, в том числе и Ронейна, для оказания помощи властям в борьбе против дельцов наркобизнеса. Потребовалось шесть месяцев дебатов в конгрессе, прежде чем это решение получило одобрение. Но время было упущено, и сеть, которую собирались нейтрализовать, окрепла и стала неуязвимой.
Ронейн направился к двери.
– Ты пока поспи. И закройся как следует, а то она может вернуться. И отнюдь не потому, что ты такой милашка.
– Отвали, Ронейн! – Слова отскочили от закрытой двери.
Не успел он отойти, как Ронейн вернулся.
– Что еще? – проворчал Маршалл.
– Уже второй раз они говорят о каких-то взрывах.
– Я обратил внимание. Когда до чего-нибудь додумаюсь, скажу.
– Спокойной ночи, Маршалл. – Ронейн захлопнул дверь.
Маршалл снова установил свое защитное сооружение, постелил простыню и одеяло у сложенного вдвое матраса, свернулся на полу калачиком и уснул. Под рукой у него лежал заряженный револьвер.
В Вашингтоне, в двух тысячах миль к северо-востоку, люди проснулись, чтобы отпраздновать Четвертое июля.
В Мехико утро снова принесло изнуряющую жару. Маршалл спал сном младенца, и ему снился город, где постоянно идет дождь и всегда-всегда прохладно.
7
Сфера действий расширяется
Когда Соулсон прибыл в госпиталь, хирурги оперировали молодого констебля. У входа уже собрались репортеры, его встретил Армитедж, и они прошли внутрь, не сделав никаких комментариев. Соулсон знал, что Комитет по делам полиции обвинит его в некорректном поведении, в саморекламе за счет раненого полицейского. Однако, по своему обыкновению, он всегда навещал пострадавших коллег. Его встретили Гордон Дейли, заместитель начальника полиции, руководитель оперативного отдела и Фил Маррей, суперинтендант сектора 'А', в ведении которого, находился центр города.
– Он просто чудом остался жив, – сказал Дейли, отхлебывая горячий чай, предложенный медсестрами. – Ведь у него порезано все...
– Введите меня в курс дела, – попросил Соулсон. – Только без анатомических подробностей.
– Он обходил свой участок на Портленд-стрит и вдруг услышал крики о помощи, – начал Армитедж, прежде чем Дейли успел раскрыть рот и сказать что-либо, что могло бы вызвать раздражение у Соулсона.
– Когда это случилось?
– В начале двенадцатого. Он связался по рации с участком на Бутл-стрит и попросил срочно прислать подмогу.
– Кто кричал? Мужчина или женщина?
– Он не сообщил. Сказал только, что нужна помощь, а сам двинулся по переулку за Николес-стрит, откуда и доносились крики. Освещения на улице не было.
– Позже, когда мы начали расследование, оказалось, что все уличные фонари были разбиты, – добавил Маррей.
– Пока он говорил с оператором, крики не смолкали. У нас есть запись.
– Вы ее прослушали? – спросил Соулсон.
– Нет. Она в Стрэтфорде. Но мне известно ее содержание. Он сообщил, что на улице было темно, потом увидел трех дерущихся мужчин – двое против одного. Сказал, что кого-то грабят и он идет на помощь. Потом побежал и нарвался на проволоку.
– Она была натянута между фонарным столбом и дорожным знаком, – вставил Дейли. – Фортепианная струна с припаянными к ней бритвенными лезвиями. Он врезался в них на полном ходу. – Дейли вдруг замолк, чувствуя, как в Соулсоне закипает злость.
– Продолжайте, – произнес Соулсон.
– Лезвия рассекли ему подбородок, нижнюю губу, горло и гортань. Если бы подбородок не принял основной удар, он был бы уже мертв.
– Когда пришла помощь?
– Через две-три минуты. Поблизости уже никого не было.
– Что говорят врачи?
