благодаря своим деловым поездкам в Москву Митцер и ее любовник поддерживали контакты с находившимися у нас немцами, с «Призраками Луцы». Ведь они исповедовали одни и те же цели и мечты — вернуться домой и опять возвеличить Германию.
— Кто же распорядился, чтобы она сожгла досье?
— Вероятно, кто-то в Дрездене. Она не призналась. Да это и не имеет значения. Важно то, что она работала на них, а не на вас.
Председатель не стал спрашивать, что случилось с этой женщиной. Приговор был жестким: измена в России никогда не прощалась.
— В ситуации перманентных в Германии беспорядков, — продолжал Ростов, — внезапно возникла реальная возможность появления там сильной политической партии националистического толка. Мы знали о наличии мелких неонацистских групп, но крупная самостоятельная организация отсутствовала. Поэтому мы обратились к нашим архивам, чтобы найти человека, на верность которого мы могли бы положиться. Я выбрал молодого сотрудника Штази с исключительной репутацией, который поддерживал с нами контакты и после объединения Германии. Его фамилия Каас. Для нас оказалось удачей, что нацистская группа, в которую он был вовлечен, также высоко ценила его. Именно он сообщил мне об их перспективных планах и о разработке целой серии кровавых терактов.
— Кто же убил нашего агента в Гуз-Бее? И американских? Полагаю, что это имело какое-то отношение к их немецкому происхождению.
— Люди Фрика из Дрездена. Они решили оставить «Призраков Луцы» там, где те скрытно жили. Хотели создать хаос без поддержки тех, у кого было нацистское прошлое. Но некоторые из «Призраков Луцы» пришли в нетерпение. В объединении Германии они усматривали для себя последний шанс. Люди в пожилом возрасте, они отказывались ждать времена еще более подходящие. Поэтому-то их и убрали. Еще до того, как Фрик стал их лидером.
— А Кушман?
— Убит, чтобы привести к власти Фрика. Но получилось не совсем так, как им хотелось. Они наняли любителя. Кого-то, воевавшего в Анголе. Мне думается, что ему заказали убрать и Триммлера, и возможно, даже Митцера. Мы никогда теперь не узнаем об этом. А что касается наших агентов, то люди Фрика просто не знали, что они связаны с нашей организацией.
Председатель с минуту помолчал, прежде чем задать вопрос, который, как сознавал Ростов, мог предопределить его судьбу.
— И вы все это рассказали американцам?
— Старая дружба бывает полезна, — ответил он, подумав.
— Кто же в ЦРУ знал об этом?
— Заместитель директора по разведке. Возможно, он все рассказал исполнительному директору.
— Или, быть может, он рассказывает ему это теперь?
— Возможно, и так. — Смысл вопроса не ускользнул от Ростова. — И ему, и англичанам.
— Итак, вы трое, старые друзья, решили все разрешить сами?
— Как меня и просили. Вы сами.
— А кто еще участвовал?
— Мой помощник. И один оперативный работник в Новом Орлеане. Инвалид. Но у него не было никакого представления о размахе этого дела. — Он не добавил, что Фрэнки Мистлето был агентом- двойником, одним из немногих, все еще остававшихся в Америке. Ростов доверял американцам до определенных пределов, но всегда старался иметь независимую информацию.
— А почему вы просто не сообщили об известных вам фактах, ими располагая? — Председатель знал ответ еще до того, как задал этот вопрос. Не случайно же он и выдвинул Ростова на это место в их структурной иерархии.
— Потому что, как только бы в дело втянулись власти, они отодвинули бы меня в сторону. Они смогли бы арестовать одного или двух нацистов, но вся организация просто ушла бы в подполье. — Он помолчал, прежде чем продолжить. Слова его были резкими и категоричными. — Мы приняли решение уничтожить всю организацию. Убрать их руководителей. Обезглавить, их. Для того чтобы покончить со всем этим раз и навсегда. А для этого необходимы самые жестокие меры.
— Значит, вы позволили нацистам действовать по задуманному плану, даже вступить в Рейхстаг до того, как приготовить свои контрмеры. Весьма опасный и рискованный план.
— Мы так не думали.
— Мы?
Ростов пожал плечами.
— Они верили Каасу, он был лучшим в их подполье. Они абсолютно не предполагали, что он может убрать их. Одного за другим.
— Где же он сейчас?
— В Москве. Он хочет там жить. И работать на нас.
— Исключительно опасный план, — сказал пожилой человек. — Но завершившийся успехом. — Это был его способ выразить одобрение.
— Через несколько дней, когда полиция закончит свое дело в Дрездене по тем наводкам и сведениям, которые мы скрыто им предоставили, весь заговор станет известен общественности. Весь расчет нацистов — на уничтожение руководящих деятелей мира и на приход к власти в Германии. По методу Гитлера в 1933 году. Это всех ужаснет. Они не смогут больше поднять голову.
— Они всегда в конце концов подымают голову.
— Теперь долго еще не смогут. Это вынудит и полицию взять под контроль другие террористические группы. Дело мира нуждается в этом.
— Вы всегда философствуете. Всегда остаетесь христианином. — Председатель надолго замолчал. Он наблюдал, как какая-то женщина взяла свечу, зажгла ее и поставила рядом с другими свечами. Он спрашивал себя, за кого она молится, кого вспоминает. — Что дальше? — спросил он наконец. — Ведь принимать такие решения не наше дело. Это дело наших руководителей.
— Но политические деятели отстранились от принятия ответственных решений во время войны в Персидском заливе.
— Каким образом?
— Не уничтожив Саддама Хусейна, когда у них была такая возможность.
— Но Советский Союз поддерживал его в свое время.
— А мы хотели, чтобы он погиб. И поскольку он оставался жив, поскольку политические деятели умыли руки, он повернулся против своего собственного народа и стал уничтожать курдов и других неугодных ему людей. Пока мы похлопывали друг друга по спинкам, он уничтожал целую нацию. САС или Специальные силы обязаны были его убрать.
— Опасные слова.
— Мы никогда не учимся на своих ошибках. Черчилль был прав, разбомбив Дрезден и унизив тем самым Гитлера. Но затем, во имя человечности, союзники отказались от такой тактики. И Гитлер продолжал сражаться. Сколько же сотен тысяч русских мы потеряли из-за этого?
— И все же такие решения принимаем не мы..
— Но мы проводим их в жизнь.
Председатель пожал плечами. В душе он соглашался с Ростовым, но никогда не стал бы говорить об этом публично.
— Я хочу, чтобы вы поклялись мне, в этом Божьем доме, что вы никогда больше не будете выходить за рамки вашей ответственности.
— Но кто-то же должен убирать грязь. Кто-то должен продолжать сражаться.
Председатель откинулся на спинку кресла и задумчиво смотрел на людей, молившихся в храме.
— А смерти Триммлера и Гуденаха, разве это не прискорбно? — заметил он наконец.
— Это совершенно не входило в наши планы. Ничего подобного в отношении Триммлера. Наш человек в Новом Орлеане…
— Таксист?
— Таксист. Он занимался этой смертью. Отрезанные руки — это просто символ для тех, кто заплатил
