был мягким, приглушенным, но это не помешало Воронину опознать убийцу. Васильев недвижимо лежал на полу и, казалось, не дышал. Его лицо было почти синим. Герман похлопал несостоявшегося киллера по щеке, но это не произвело на того ни малейшего впечатления. Пульс у Васильева не прощупывался, а на перекошенном лице стыла уже знакомая Герману по фотографиям маска ужаса. В соседней комнате послышался шум, Воронин непроизвольно вскинул пистолет, но тут же его опустил. На пороге стояли недоумевающие Иванов и Клыков.
– Он что, уже здесь? – воскликнул Славка.
– Как видишь, – усмехнулся Воронин.
– Он пришел через балкон? – нахмурился Иванов.
– Нет, он вошел в дверь.
– Но этого не может быть, – возмутился Клыков. – По коридору никто не проходил. Это бред какой- то.
Иванов связался со своими ребятами, дежурившими в вестибюле. Увы, они тоже не видели Васильева. Тем не менее киллер все-таки вошел в гостиницу, поднялся на четвертый этаж и пробрался в комнату Щеголева. Это был факт, который никто из присутствующих опровергнуть не мог. Недоверчивый Иванов осмотрел дверь, ведущую на балкон, и вынужден был признать очевидное: вина за то, что Васильев прошел по освещенному коридору незамеченным, лежит все-таки на нем.
– Я тоже поначалу оцепенел, – признался Герман. – И пришел в себя только после того, как прикоснулся к оберегу.
– К какому еще оберегу? – не понял Иванов.
– Мне подарила его Людмила Мореева, – сказал Воронин, расстегивая ворот рубашки. – По ее словам, этот амулет защищает от Зверя.
– Так Черный Ворон у вас! – закричал вдруг Щеголев и подхватился на ноги. – Он оборотень! Держите его! Это Воронин!
Дипломат метнулся было к двери, но покачнулся и рухнул к ногам удивленного Иванова.
– Еще один покойник? – ошеломленно спросил Клыков.
– Нет, он жив, – спокойно отозвался полковник Иванов. – Это обычный обморок. Нервы, видимо, сдали.
Глава 22
ОБОРОТЕНЬ
Генрих фон Зюдов на появление гестаповцев отреагировал совершенно спокойно. Сопротивляться он, похоже, не собирался. Его вальтер находился в спальне хозяйки, и Радзинскому пришлось самому сходить туда в сопровождении дворецкого Рильке, пока оберштурмбанфюрер Клозе проверял у обер-лейтенанта документы.
– Вы уверены, Рихард, что это он?
– Клянусь, штурмбанфюрер, я узнал его по голосу.
Впрочем, Радзинский и не нуждался в подтверждении фельдфебеля. В жизни липовый Генрих фон Зюдов был похож на своего отца Лютого даже больше, чем на фотографии. Такое сходство просто не могло быть случайным. Вацлав попытался было доказать это Кнобельсдорфу, но штандартенфюрер только пожимал плечами. Все дело в том, что Кнобельсдорф пусть и шапочно, но был знаком с Паулем фон Зюдовым, отцом обер-лейтенанта. Их познакомил старший брат Пауля Клаус фон Зюдов, с которым фон Кнобельсдорф был знаком много лет, еще с военного училища. Тем не менее Кнобельсдорф навел справки о Пауле фон Зюдове и выяснил, что тот проходит по ведомству адмирала Канариса, а абвер весьма неохотно делился информацией о своих сотрудниках, пусть и умерших, с гестапо. Тем не менее удалось выяснить, что Пауль фон Зюдов в Первую мировую воевал на Восточном фронте и в 1916 году попал в плен. Выбраться из охваченной революционным пламенем России ему удалось только в 1919 году. Он бежал из Владивостока в Америку, где женился на немке Анне Векслер, и вернулся в Германию в 1923 году. Впоследствии он неоднократно посещал Америку, где долгое время жила его семья. Бывал он и в Лондоне, и в Париже. О том, чем же он там занимался, можно было только догадываться. Жена Пауля умерла в тридцать седьмом году, а в тридцать восьмом он привез своего восемнадцатилетнего сына в Германию. Что касается Генриха фон Зюдова, то он учился в Берлинском университете, где многие преподаватели отзывались о нем, как об очень одаренном молодом человеке. В армию его призвали в мае 1941 года. В ноябре 1941 года он был награжден Железным крестом. В январе 1942 года был ранен и провел несколько месяцев в госпитале. В феврале 1943 года он получил второе ранение и вновь попал в госпиталь. С какой стороны ни посмотри, очень достойная личность. В этом блестящем послужном списке была, однако, маленькая деталь, наводящая на размышление: в госпитале, расположенном в небольшом городке Клин, никто никогда не слышал об обер-лейтенанте фон Зюдове, и в списках раненых офицеров он не числился. Штурмбанфюреру Радзинскому пришлось лично отправиться на оккупированную территорию, чтобы добыть сведения, поколебавшие железобетонное упрямство штандартенфюрера Кнобельсдорфа.
– Не волнуйся, Барбара, – мягко сказал встревоженной хозяйке Генрих. – Я скоро вернусь.
– Да, – подтвердил слова фон Зюдова оберштурмбанфюрер Клозе. – Надо уточнить кое-какие детали. Прошу вас, господин обер-лейтенант.
Надо отдать должное Генриху фон Зюдову: кем бы он ни был, оказавшись в руках гестапо, он повел себя так, словно приехал в гости к родному дядюшке. Даже тени волнения не было на его лице. Но именно в этом он, пожалуй, переигрывал. На его месте любой другой офицер вермахта, пусть даже ни в чем не повинный, попав в величественное здание на Александер-плац, почувствовал бы дрожь в коленях.
– Курите? – щелкнул портсигаром у его лица оберштурмбанфюрер Клозе.
– Нет, благодарю вас.
– Похвально, молодой человек, – одобрил его поведение Клозе. – А я закурю, с вашего позволения. Простите, я не представил вам своего коллегу – штурмбанфюрер Радзинский. Он утверждает, что был знаком с вашим отцом.
– Все может быть, – мягко улыбнулся Вацлаву обер-лейтенант.
– Скажите, фон Зюдов, вы никогда не слышали об Аннанербе?
– Нет, господин Клозе.
– А о русской деревне Мореевке?
– Трудно сказать, оберштурмбанфюрер, у русских деревень такие странные названия.
– Вы ведь были ранены под Ленинградом?
– Да. Дважды. Первый раз в январе 1942-го я был ранен в грудь. А в начале февраля 1943 года – в руку.
– Сочувствую, – вздохнул Клозе. – В августе 1942 года вы приезжали в Берлин. Останавливались в доме госпожи фон Бюлов. Я правильно излагаю факты?
– Да.
– Проблема в том, фон Зюдов, что в госпитале, где вы лечились после первого ранения, никто вас не помнит. И по документам вы там не значитесь.
– Так ведь война, оберштурмбанфюрер. В госпиталях столько раненых, что персоналу некогда запоминать их в лицо. Что же касается документов, то бумагу обычно сжигают в печках. В России, знаете ли, холодно.
– После второго ранения вы вернулись в часть и получили отпускное свидетельство. Оно подписано оберстом Венцелем 24 февраля 1943 года. Куда вы так спешили, фон Зюдов? Вы же еще не оправились от раны?
– Хотел повидаться с близкими.
– Понимаю, – сочувственно кивнул головой Клозе, – сам был молодым. Но вот ведь незадача, Генрих: оберст Венцель был убит 16 февраля 1943 года. Он никак не мог подписать вам отпускное свидетельство 24 февраля.
– Это моя вина, оберштурмбанфюрер, – смущенно почесал подбородок фон Зюдов. – Я уговорил Венцеля поставить это число. Лишняя неделя к отпуску не помешает.
Клозе насмешливо глянул в сторону приунывшего Радзинского. Похоже, фон Зюдов посадил-таки в лужу настырного поляка. Чего и следовало ожидать. Экая, право, беда – нестыковка в документах. Да их сейчас и в Берлине оформляют из рук вон, а уж о фронтовых условиях и говорить нечего. Захотелось вот покойному
