– Не волнуйтесь, штурмбанфюрер, мы их догоним.
– Будем надеяться, Карл.
Курт уложился в отведенные ему три минуты и соколом пал за руль. «Опель» рванулся с места, освещая неверным светом фар пустынную в эту пору дорогу.
– Бензопровод засорился, господин оберштурмбанфюрер. Разве ж это горючее. Его только в танки заливать.
– Гони! – процедил сквозь зубы Клозе.
Особенного беспокойства оберштурмбанфюрер не испытывал. Грузовик двигался со скоростью сорок километров в час и не мог оторваться далеко за те три минуты, что Курт прочищал бензопровод. Предположение Клозе оправдалось уже через пять минут, он собрался было пошутить по поводу своего ясновидения, но осекся. Грузовик стоял на обочине. Возможно, унтершарфюрер Лемке, заметив пропажу «опеля», решил притормозить, хотя это и противоречило данным ему инструкциям.
– Там кто-то лежит, – дрогнувшим голосом проговорил Курт и остановил машину метрах в пятнадцати от грузовика.
Оберштурмбанфюрер Клозе, с вальтером в руке, первым покинул «опель» и почти побежал к грузовику. В затылок ему дышали Курт и Франц, вооруженные автоматами. Картина, открывшаяся их глазам, была ужасной. Прикрывавший кузов грузовика брезентовый тент был разодран в клочья. А вокруг машины лежали растерзанные тела охранников. Именно растерзанные, иного слова Клозе подобрать не мог.
– Что же это такое?.. – в ужасе спросил Карл подбежавшего Радзинского.
Но штурмбанфюрер только крестился и беззвучно шевелил посиневшими губами. Лицо его напоминало маску ужаса. Перепуганный Курт выпустил длинную очередь в темноту. А в ответ из темноты раздался такой угрожающий рык, что у Клозе волосы зашевелились на голове.
– Лемке жив, – крикнул Франц, успевший открыть дверцу кабины.
– Тащите его в «опель», – крикнул Клозе и тоже выстрелил из вальтера в пугающую пустоту.
Курт и Франц бросили Лемке, истекающего кровью, на заднее сиденье. Там же с трудом разместились Радзинский и Клозе. Курт, совсем, видимо, потерявший голову, бросил было машину вперед. И Карл Клозе вдруг увидел в свете фар жуткое, заросшее белой шерстью существо.
– Назад, Курт, – взвизгнул Радзинский.
Но шофер явно не нуждался в понукании и мгновенно развернул «опель», демонстрируя при этом чудеса вождения. Клозе обернулся. Монстра на дороге не было. Зато там стоял человек в мундире офицера вермахта и почти дружелюбно махал рукой вслед удаляющейся машине.
– Кто это был? – спросил Клозе, склоняясь над очнувшимся от тряски унтершарфюрером.
– Оборотень, – прохрипел Лемке. – Это был оборотень, оберштурмбанфюрер. Клянусь.
Глава 23
ЗАКЛИНАНИЕ
Щеголева привели в чувство довольно быстро, не прибегая к помощи врачей. Зато Васильева не удалось оживить даже быстро примчавшимся медикам. Двое одетых в белые халаты мужчин, возможно даже сотрудников Конторы, уверенно констатировали смерть.
– А отчего он умер? – спросил Клыков.
– Вскрытие покажет, – пожал плечами один из врачей.
– Никаких вскрытий! – резко обернулся к нему Иванов. – Слышите. Только внешнее обследование. Задействуйте все имеющиеся у вас приборы. Просветите его рентгеном, наконец. В этом человеке должна теплиться жизнь. Он умирал уже дважды.
Врачи посмотрели на полковника с удивлением, но возражать не стали. Иванов отправил с ними двух своих людей со строгим наказом позвонить ему, как только покойник воскреснет. Прибежавших сотрудников охраны отеля Иванов выставил за дверь, приказав молчать о случившемся. После чего приступил к допросу свидетеля.
– У вас коньяк есть, Борис Степанович?
– Есть, – кивнул дипломат, обретший дар речи. – Там, на столике, возле кресла.
Коньяк выпили молча и не чокаясь. И не за помин души бизнесмена Васильева. Присутствующим было не до церемоний, а хозяину гостиничного люкса тем более. Щеголев даже после выпитой рюмки спиртного продолжал испуганно коситься на Германа Воронина.
– Может, вы объясните нам наконец, Борис Степанович, чего вы так испугались? – спросил Иванов.
– А вы бы на моем месте не испугались?! – огрызнулся дипломат. – Можно я сяду в кресло, ноги совсем не держат!
– Садитесь, – великодушно разрешил полковник. – Только имейте в виду, господин Щеголев: сегодня нам удалось вас защитить, но я не могу ручаться за завтрашний день. Если, конечно, вы доживете до завтра.
– Но я же не знал, слышите, не знал! – Дипломат провел подрагивающими пальцами по мокрому от пота лицу. – Это черт знает что! Ну кто бы в это поверил на моем месте?!
– В клад вы, однако, поверили, – мягко укорил его Воронин.
– Так ведь трудно было не поверить, держа в руках этот великолепный кубок.
– Ваша бывшая жена извлекла его из тайника своего прадеда? – спросил Герман.
– Вы и это знаете... – вздохнул Щеголев. – Да, он был гестаповцем. Если бы я узнал об этом до свадьбы, то сумел бы совладать со своими чувствами. Конечно, времена сейчас не те, но подобное родство, согласитесь, не красит российского дипломата.
– А почему этот кубок оказался у вас, а не у вашей жены?
– Его трудно было вывезти из Германии. А дипломатический багаж не проверяется. В общем, я воспользовался служебным положением. А потом сказал жене, что кубок пропал. Не хотел отдавать его этой психопатке. Наши отношения к тому времени окончательно разладились.
– И вы обратились за помощью к своему старому знакомому Аркадию Валерьевичу Сабурову? – спросил Иванов.
– Да. Я пересказал ему историю кубка.
– И как он к этому отнесся?
– Так же как и я – с недоверием. Но тем не менее он навел справки в своем ведомстве. Сабуров хоть и вышел в отставку, но имел доступ к архивам. И будучи далеко человеком не бедным, всячески поддерживал своих действующих коллег. Поймите, он не был корыстолюбив. Так же, впрочем, как и я. Но это ведь наши ценности, с какой же стати их отдавать кому попало?
– Иными словами, вы собирались передать найденный клад государству? – насмешливо спросил Клыков.
– Не понимаю вашей иронии, молодой человек, – надменно вскинул седеющую голову Щеголев. – А какие в этом могут быть сомнения? Конечно, мы рассчитывали на свои законные двадцать пять процентов, но не это было главным. Хотелось спрятанные ценности вернуть государству.
– И ради этого вы пошли на убийство нескольких человек? – прищурился Иванов.
– Не надо шить мне мокрое дело, товарищ полковник, – окрысился Щеголев. – Я здесь совершенно ни при чем. Но Сабуров был человеком старой школы. Кроме того, он где-то раскопал в своих архивах, что там, в Мореевке, хранится нечто, не укладывающееся в привычные рамки.
– Он что, был мистиком?
– Не замечал, – пожал плечами Щеголев. – Но, похоже, он нашел документальные подтверждения тех событий, о которых писал в своем дневнике штурмбанфюрер Радзинский. Я же всегда считал прадедушку своей бывшей жены психопатом. Да и какой нормальный человек в это поверит? Представьте себе, господин Воронин, он утверждал, что ваши дедушка и прадедушка были оборотнями в погонах. Причем погоны они носили не только наши, но и немецкие. Вам имя Генрих фон Зюдов ничего не говорит?
– Нет, – пожал плечами Воронин.
– А вот Радзинский утверждал, что именно под этим именем ваш дедушка был известен гестапо. И будучи арестованным оберштурмбанфюрером Клозе в 1943 году, он бежал из-под стражи, обернувшись волком. При этом он когтями и клыками порвал на куски семнадцать эсэсовцев. Радзинский утверждал, что видел это собственными глазами. По-вашему, я должен был ему поверить?
– Но Сабуров поверил?
