вспомнила о своем упущении, но лишь пожала плечами, потому что никто не станет ожидать зла от безвредной омелы.
Как же тогда повеселились боги! Они бросали в Бальдра камни и стволы деревьев, горящие факелы и многое другое, но все эти предметы не долетали до Бальдра и падали у его ног. Никому эта игра не приносила столько радости, как самому Бальдру. Однажды коварный Локи, который знал об омеле, потому что сам заставил Фригг забыть о ней, сделал игрушечный лук для Гота, слепого бога. Вложив вместо стрелы омелу, Локи указал Готу, куда стрелять. Из-за слепоты Гот не участвовал в этой игре и теперь был рад, что его пригласили. Он смеялся, когда омела взмыла в воздух. С ним смеялись все остальные. Но когда омела ударила Бальдра, и тот пал замертво, все замолчали. Все, кроме Локи и Гота. Их хохот громом разносился над каждым холмом, каждой долиной, каждой землей всех миров.
Гуторм уснул. В который раз я подумала, что он очень похож на невинного Бальдра и так же, как он, уязвим. Оторвав взгляд от его милого лица, я увидела, как мать спускается от дома, неся в одной руке кувшин с молоком, а другой — придерживая что-то, завернутое в полу ее юбки. Она улыбнулась, посмотрев, как спит Гуторм, но когда она передавала мне хлеб и сыр, достав их из складок юбки, стала серьезной.
— О чем они говорят? — спросила я, стараясь не выдать своего волнения.
— Ни о чем таком, что касалось бы тебя.
У меня оборвалось сердце, но я приняла хлеб и сыр, пытаясь казаться спокойной. Гуторм открыл глаза и, увидев еду, быстро сел и присоединился ко мне. Мать тоже немного поела, но мысли ее были чем- то заняты, и она то и дело оглядывалась на дом.
Мы закончили, и мать, стряхнув крошки с колен, поднялась на ноги. В солнечном свете ее стареющая белая кожа казалась тонкой, а морщинки возле рта и бровей — глубокими.
— Когда мужчины выйдут, — строго сказала она, — жду тебя на кухне. Не мешкай, поможешь мне печь хлеб. Сегодня вечером его понадобится много.
— А когда они выйдут?
— Я думаю, скоро, — ответила она, потом повернулась и направилась обратно в дом.
Гуторм закрыл глаза и тут же снова уснул, по-прежнему положив голову мне на колени. Я оперлась спиной о дерево и тоже собиралась последовать его примеру, но мысль о том, что Сигурд находится где-то рядом, не давала мне покоя. Я смотрела на двери нашего дома и ждала. Спустя некоторое время дверь отворилась, и наружу вышел гном, чтобы потянуться в свете солнца. Мне было некуда спрятаться, поскольку голова Гуторма все еще лежала на моих коленях, поэтому я просто затаила дыхание и стала глядеть в сторону, надеясь, что он меня не заметит.
— Эй, девочка! — услышала я и поняла, что меня увидели. Я подняла Гуторма и встала. — Скажи слугам, чтобы привели лошадей, — потребовал Реган.
— Вы не можете так скоро уехать, — выпалила я, не задумываясь.
Мне казалось, мать дала понять, что франки останутся на ночь. Но Реган лишь засмеялся и вернулся в дом.
Я выполнила его просьбу и поторопилась назад. Я как раз стояла среди дубов, когда мужчины покинули дом и сели на своих коней. Сигурд вышел последним, но по обе стороны от него стояли Гуннар и Хёгни. Поэтому я не посмела подойти к Сигурду, а оставалась возле деревьев, пока он меня не заметил. Увидев меня, он сделал почти неуловимый жест подбородком в сторону севера. Если бы за ним в этот момент кто-либо наблюдал, то решил бы, что Сигурд просто смахивает со скулы золотой локон или подставляет лицо полуденному солнцу. Потом он сел на коня и тронулся вперед вместе с остальными. Они поехали через пастбища, в лес, к югу.
— Слушай меня внимательно, братишка, — сказала я, взяв Гуторма за плечи. — Ты должен обойти дом сзади, потом миновать холм и отправиться в лес, к нашему камню-лошади. Оставайся там, даже если услышишь, что тебя позовет мама. Я сама за тобой приду. Мы вместе сядем на коня и уедем в далекие страны. Ты меня понял?
Камень-лошадь был большим валуном, форма которого напоминала голову, спину и круп коня. Я часто водила туда Гуторма поиграть, когда освобождалась от своих обязанностей. Поэтому не сомневалась в том, что брат без труда найдет дорогу. Я повернула Гуторма в правильном направлении, и он, вращая глазами и размахивая руками, бросился бежать. Когда он скрылся из виду, я нахмурилась и пошла к матери.
— Гуторм опять сбежал! — воскликнула я, делая вид, что задыхаюсь от бега.
Мать стояла на коленях возле каменного очага посреди земляного пола. С помощью маленькой железной лопатки она делала в пепле углубления, чтобы испечь хлеб. Обернувшись ко мне, она моргнула.
— Как это могло случиться? Он же был с тобой!
— Да, но все произошло так быстро. Привели лошадей, потом вышли мужчины, и… Ой, наверное, все дело в гноме! Я думаю, Гуторм увидел его и испугался.
Мать вздохнула, чтобы дать мне понять, что недовольна. Потом медленно встала и двинулась к двери. Я пошла за ней и увидела, как она поворачивает голову. Инстинктивно я глянула в том же направлении и заметила Грипнера, сидящего на длинной скамье возле стены. Он повернулся лицом к стене и прикрывал рот сложенной чашечкой ладонью. Я бросилась к нему и низко поклонилась.
— Добрый господин, простите меня. Я не видела вас, иначе бы…
— Иди, иди, — перебил он меня, и, когда махнул рукой, я заметила, что он улыбался.
С трудом сдерживая смех оттого, что Грипнер знает о моем секрете, потому что у него был дар чтения мыслей, я выбежала на улицу и присоединилась к матери. Она заслоняла рукой глаза от нестерпимого солнечного света.
— Позвать его? — спросила я.
— Не надо. Он нас и так слышит. И если бы собирался вернуться, то давно бы уже это сделал, — ответила она и медленно повернулась, осматривая округу. — Ну что ж, видно, придется тебе поискать его. Твои братья и франки поехали на охоту. Как жаль, что приходится отправлять гостей на охоту за собственным ужином. Были времена, когда мы просто… — Мать прервала себя на полуслове и коснулась своих повлажневших глаз. Потом опустила руку и обернулась ко мне. — Иди, пока он не убежал далеко, — сказала она. — И поторопись обратно. Мне нужна твоя помощь.
Обосновавшись в новых землях, братья отправили троих наших вольнонаемных к франкам, чтобы сообщить им о невероятном событии, отметившем смерть моего отца, и передать карту, на которой отмечен путь в Сабаудию. Один из братьев, Хавел, самый старший из троих, всегда был добр ко мне и, не зная о том, что отец повелел мне забыть о своей любви к Сигурду, спросил, не хочу ли передать что-нибудь для него. В тот момент остальные братья находились поблизости, поэтому я попросила сказать Сигурду о том, как красивы наши новые земли и что мы с Гутормом нашли укромное местечко для игр к северу от нашего дома, в березовой роще. Так я надеялась дать ему знать, что, поскольку наша дружба все еще не благословлена, я нашла место, где мы могли бы встретиться наедине.
Теперь же, не чуя под собой ног, я бросилась в эту рощу и побежала к камню-лошади. Солнечный свет рябил сквозь листву и волшебным мерцанием отражался от гладких белых стволов, из-за чего это место становилось каким-то чудесным, — идеальным для встречи с Сигурдом. Он был уже там. Они с Гутормом стояли на коленях возле той части камня, что походила на лошадиную голову, и делали вид, что кормят ее травами со своих рук. Грани, конь Сигурда, пасся неподалеку. Гуторм настолько увлекся игрой, что даже не взглянул на меня, когда я подошла. Сигурд же, заметив меня, лишь улыбнулся и снова заговорил с Гутормом низким, бархатным голосом.
Сердце мое забилось чаще, когда я увидела его. «Мой дорогой… — Стучало в моей голове, когда я подходила. — Любимый!» Но когда я открыла рот, то к своему стыду и отчаянию произнесла совсем другие слова.
— Сигурд, — воскликнула я, — как же я боюсь! — И разрыдалась…
Сигурд вскочил и обнял меня.
— Я слышала утром, как вы шли но лесу, — плакала я.
— Да, я видел тебя и Гуторма за курганом.
— И решила, что вы — гунны.
— Гунны? — Он отстранил меня, чтобы вглядеться мне в лицо. Я попыталась снова прижаться к нему, но он приподнял мне подбородок. — Гунны? — повторил он тихо, в изумлении.
