предложила мне отпить из нее. Но я не могла пошевелить рукой, поэтому она приподняла мне голову и поднесла сосуд к губам. Я попила. Вдруг из зала до меня донесся плач. Я стала вертеть головой, чтобы рассмотреть, кто был за спиной Черо. Она оглянулась.
— Это малышка, — сказала Черо, снова поворачиваясь ко мне. — Сунхильда! — крикнула она. — Принеси ребенка.
Вошла улыбающаяся Сунхильда, неся на руках ребенка, утопавшего в ее объятиях. Черо отодвинулась, и Сунхильда посадила ребенка передо мной. Это была девочка. Она поглядела на меня с любопытством и начала улыбаться, хотя ее личико все еще блестело от слез. Она оказалась славным толстеньким ребенком, с огромными круглыми глазами серо-голубого цвета сумерек. У девочки были такие круглые щеки, что, когда она повернула головку, чтобы улыбнуться Черо, крохотный носик стал почти незаметным. Изгиб ее губ показался мне странно знакомым. И тут я ощутила какую-то внутреннюю связь с ней.
— Правда, она похожа на Сигурда? — спросила Сунхильда.
Я посмотрела на нее. Сунхильда улыбалась, но в ее глазах стояли слезы. Я не понимала ее грусти, но сочувствовала всем сердцем. Я попыталась коснуться Сунхильды, но моя рука была так слаба и непослушна, что упала, так и не достигнув цели. Сунхильда бросилась мне на шею и заплакала.
— Тише, — предупредила Черо. — Ты ее напугаешь.
Сунхильда отпустила меня. Девочка засмеялась, и тогда молодая женщина вытерла слезы и тоже засмеялась. Потом она протянула руки к ребенку. Я испугалась, что она ее заберет, но, подняв девочку, Сунхильда усадила ее мне на колени. Руки мои в то же мгновение обрели силу. Я стала ласкать девочку, а она прильнула ко мне и загулила. Тогда я прижала ее к себе еще сильнее, думая о том, что должна забрать ее с собой, в мой сон.
— Ты задушишь ее! — воскликнула Черо и выхватила девочку из моих рук.
И точно, девочка с укором посмотрела на меня и снова расплакалась. Когда ребенок протянул руки к Сунхильде, та с извиняющимся видом взяла ее у Черо.
— Теперь унеси ее, Сунхильда, — велела Черо.
Та замешкалась, и Черо пришлось прищуриться. Сунхильда удивленно взглянула на мать, но удалилась из спальни.
Черо долго меня рассматривала, сложив руки под животом. Взгляд ее был спокоен и вдумчив, и лицо ее в этот момент скорее напоминало лицо мужчины, а не женщины.
— У ребенка нет имени, — произнесла она. — Все это время мы ждали, что ты сама назовешь ее. Ты пробыла с нами уже вдвое дольше, чем живет на свете эта малышка. Пора бы дать ей имя. Как же ты ее назовешь?
Я не ответила, и Черо стала в задумчивости ходить по комнате. Затем подошла к сложенным тканям и нагнулась, что-то в них выискивая.
— Надо было заставить Грипнера самому дать ей имя, — бормотала она, выдергивая что-то из середины стопки. — Надо было настоять на своем. Ребенок должен получить имя сразу же после того, как принимается решение, что он будет жить. Нельзя оставлять его безымянным так надолго, это приносит несчастье. Злые духи любят все безымянное. Но Грипнер никогда меня не слушает. Он окропил девочку водой и помазал ее уста медом. Но имени ей не дал. Что он может смыслить в этом? Надо было настоять…
Потом Черо повернулась и бросила тряпку. Она упала прямо мне на колени.
— У тебя есть свои обязанности, — сказала Черо. — Ты должна снова заговорить. Нам с Сунхильдой нелегко было присматривать за тобой и твоим ребенком. Нам приходилось держать девочку у твоей груди, чтобы она поела. Твоего молока не хватало, поэтому слишком рано пришлось дать ей козье. Она могла умереть. А ты? Ты сама как ребенок! Тебя нужно было кормить, одевать, обмывать, согревать. И все это время ты спала. Спала как ребенок, не понимая, что происходит вокруг. Ты спала, даже когда рожала ребенка. Ты только подумай! Ты кричала, как и все женщины, но даже не открывала глаз. Ты ни разу не взглянула на свое дитя. Да она больше дочь Сунхильды, чем твоя. Это Сунхильда купает ее, кормит и лелеет. Бедняжка Сунхильда! Скорее всего, у нее никогда не будет своих детей. Она любит тебя и девочку больше, чем саму себя. Сунхильда никогда не уставала смотреть за тобой. Сколько вечеров она провела, держа твою голову или руку, напевая тебе песни, разговаривая с тобой, молясь за тебя… Ты только подумай об этом, Гудрун. Ты знаешь, где ты? Ты хоть что-нибудь помнишь?
Черо всплеснула руками, резко развернулась и подошла к стене, вдоль которой стояли деревянные сосуды. Там она нашла иглу и несколько разноцветных нитей. Потом протянула все это мне.
— Здесь у нас нет праздных рук, — сказала она. — Бери иглу и вдевай в нее нить. Ты должна помнить, как вышивать.
Опустившись рядом со мной на колени, она вздохнула и развернула мою руку ладонью вверх.
— Дитя мое, я не хотела быть такой… — начала она, потом сжала губы, и ее лицо снова стало суровым.
Она быстро вдела нить в иголку и вложила иглу мне в руку. Потом взяла с моих колен кусок ткани, расправила его и один угол поместила мне во вторую руку. Потом снова вздохнула и встала на ноги.
— Ты должна начать сегодня, — сказала она громко. — Понимаешь? Когда мы с Сунхильдой придем сюда, чтобы подготовить тебя ко сну, я проверю твою работу. Если она мне не понравится, то мы с тобой распрощаемся. Я отправлю тебя прочь, с утра пораньше, не дав с собой даже краюшки хлеба. — И она прищурилась, глядя на меня так, как раньше смотрела на Сунхильду.
Я закрыла глаза сразу же, как она ушла. Но мне пришлось долго сидеть, держа в одной руке иглу, а в другой — ткань, прежде чем меня окутала темнота. Но она снова быстро меня покинула. Я услышала голоса, потом шаги и поняла, что меня опять окружают люди. Я не открывала глаз, делая вид, что сплю, и позволила разомкнуть свои пальцы и забрать из них иглу и ткань.
— Она ничего не сделала, — сказала Сунхильда.
— Я и не думала, что она что-нибудь сделает, — отозвалась Черо.
— Но ты так сурово с ней говорила.
— Мы уже перепробовали все средства. Смотри, как строгость помогла твоему отцу.
— Когда он дал ей пощечину?
— Да, когда дал пощечину.
— А, по-моему, это не правильно.
— Жизнь сурова, Сунхильда. И она должна это понимать, чтобы вернуться в нее уже осознанно. Иначе она будет возвращаться в явь лишь ненадолго.
После этого они работали в полном молчании, раскатывая и расстилая постели. Потом взяли меня за плечи и лодыжки и с легкостью, будто я была ребенком, куда-то переложили. Затем укрыли одеялами.
Когда Черо ушла, Сунхильда взялась за мою постель и двигала ее до тех пор, пока не переместила туда, куда хотела. Я оказалась очень близко к ней, потому что, когда раздался ее голос, я почувствовала на щеке дыхание.
— Сладких тебе снов, сестра, — произнесла Сунхильда тонким девичьим голосом и завозилась под одеялами. Устроившись, она прошептала: — Отец сказал, что скоро ты поправишься и захочешь вернуться к своему народу. Он уже послал гонца с известием о том, что ты пришла в себя и держала на руках своего ребенка. Сестрица, я так долго ждала этого дня, чтобы заглянуть тебе в глаза… Только жалею теперь, что он пришел так быстро. Ой, нет, я не это хотела сказать. Просто… просто я этого не вынесу. Ты теперь одна из нас, ты не должна возвращаться. Мне было так одиноко, пока не появилась ты. И ребенок… Ох, я этого не переживу. Да простят меня боги, но мое сердце этого не выдержит! — И она тихо заплакала.
Я улыбнулась и почувствовала, как меня окутывает сон, в котором я вижу ее лицо. Только это лицо сменилось на другое, прекрасное, безукоризненное, отличающееся от лица Сунхильды так, как только могут отличаться два лица. Красавица в моем сне отпрянула от меня, и я увидела, что за ее спиной плещется озеро. Она нырнула в него. Я все смотрела на его поверхность, ожидая, когда она всплывет, но из воды появился Гуннар, сжимая с победным видом меч войны. Потом он исчез, и я услышала плач Сунхильды. Внезапно мне стало страшно. Я освободила руку из-под одеял и, ощупывая края постели, нашла ее плечо. Она тут же перестала плакать, схватила мою руку и прижала ее к губам, покрывая сотнями, тысячами поцелуев. Я сжала руку Сунхильды, чтобы она поняла, что я тоже ее люблю.
