дыру, ниже. Город пуст. Все ушли смотреть на погребальную церемонию, которая будет прямо перед воротами. Тебя никто не увидит. Я приготовил коня, но тебе придется мчаться очень быстро. Сначала езжай на восток, не останавливайся. Искать тебя будут в другой стороне. Сыновья Аттилы уже дерутся между собой. Когда я видел их в последний раз, они спорили о том, кому достанется меч войны. Эллак считает, что меч принадлежит ему, как самому старшему. Эрнак же требует, чтобы меч похоронили вместе с отцом, потому что сила меча была предназначена для одного Аттилы. Они соглашаются только в том, что нового вождя выберут после похорон. И то лишь потому, что ни один из сыновей Аттилы не способен быть вождем, но никто не находит в себе сил уступить место брату. Скорее всего, империя будет разделена между ними. А разделенная, она падет. Ты победила, Гудрун. Ты убила величайшего из людей.
У меня не было сил, чтобы ответить на его чувства, и я пробормотала:
— Я никогда не отыщу дорогу домой.
— Ты должна была об этом подумать, когда оставляла следы! — крикнул он. — Когда решалась…
— Какие следы? — спросила я.
Он взглянул на меня с насмешкой.
— Я только что был в спальне Аттилы. Пошел посмотреть на место, где он сделал последний вдох, и подумать, какую роль я в этом сыграл. Там было два охранника, и пока я находился в спальне, один из них нашел две чаши для вина, рядом с обувью Аттилы. «Что это?» — спросил он, заметив, что одна пуста, а вторая — полная. Потом он поднес к губам ту, что была полна, и пал замертво спустя мгновение. Я бы убил второго, но тут вошел Онегиз. Мне пришлось сказать ему: «Похоже, гаутка все-таки убила Аттилу. Вино отравлено». Онегиз велел мне и охраннику, оставшемуся в свидетелях, не говорить никому ни слова до похорон. «Не хочу осквернять его похороны таким позором! Быть убитым женщиной! Гауткой! Когда все закончится, мы прикончим ее, но никто не должен знать правды!»
Я уставилась на Эдеко в изумлении.
— Но этого не может быть! Отравленной была лишь одна чаша, и он… — но, уже произнося эти слова, я снова увидела, как Аттила жует свои финики, обсасывает косточки, смеется, плюет их на пол, а потом начинает задыхаться, когда я сказала ему то, что должно было сделать его смерть мучительной. — Ты должен пойти со мной! — воскликнула я. — Ты отпустил стража! Онегиз узнает и…
— Страж, которого я отпустил, не доживет до разговора с Онегизом. Это его топор. Все будет выглядеть так, будто ты убежала из-под караула, и, боясь гнева сыновей Аттилы, страж наложил на себя руки.
— Пощади его, идем со мной, молю тебя! Мы сможем мирно жить в землях моих братьев. У меня есть дочь. Я научу тебя жизни гаутов, и ты снова станешь одним из нас. Я помогу тебе забыть, какую роль ты играл во всем этом. Я вижу, как это мучает тебя сейчас, когда все кончено.
— Ты заставишь меня сажать зерно и пасти скот, Гудрун? Мужчинам, привыкшим к роскоши, трудно расстаться с ней. Я должен остаться здесь. Только здесь я могу подготовить сыновей к той судьбе, которую ты разглядела в своем видении.
Думая лишь о том, что Эдеко должен бежать со мной, я уже открыла рот, чтобы признаться, что мое видение ложь, но Эдеко добавил:
— Это все, что осталось мне теперь. Если бы не это, то все, что я пережил, было бы напрасно.
Я тут же закрыла рот, но Эдеко продолжал смотреть на меня, будто призывая спорить с ним. Его пальцы, сжимавшие древко топора, побелели.
— Одоакр будет процветать, — прошептала я, наконец, и Эдеко расслабился. Но когда я встала на цыпочки и поцеловала его щеку, напряжение вернулось снова, и Эдеко отвернулся от меня. Я помедлила еще немного.
Потом побежала. Добравшись до пролома в ограде, я еще раз оглянулась, чтобы бросить на Эдеко прощальный взгляд. Мне показалось, что ничего страшнее я раньше не видела: гаут, покрытый шрамами гуннов, с окровавленным лицом и пустыми глазами. Он не хотел смотреть на меня. Тогда я ринулась дальше. Я молилась всем богам, которые теперь, должно быть, меня слышали, о том, чтобы они утешили Эдеко и принесли его сыновьям заслуженную награду.
Эпилог
Гудрун скиталась целый год, но, в конце концов, нашла свой дом. И к тому времени не осталось ни одного гаута, который не знал бы, что империя гуннов, разделенная между сыновьями Аттилы, потеряла свою силу и начала разрушаться.
Гудрун отчаянно тосковала по Эдеко и часто размышляла о том, как могла бы сложиться их совместная жизнь. Но все же она была счастлива. Вместе с Сунхильдой и своей матерью Гудрун растила дочь в землях бургундов. У Хёгни и Гуннара успели родиться пятеро наследников, поэтому вера Гудрун в возрождение бургундского королевства воспряла с новой силой. В то же время ее народ приобрел навыки письма, которым Гудрун быстро научилась. Она умерла в мире, вскоре после завершения повествования о смерти Сигурда, о своем исцелении в землях франков и заключении в городе Аттилы.
К сожалению, Гудрун не дожила нескольких лет до победоносного похода Одоакра, сына Эдеко, на Западную империю. Одоакр стал первым императором из варваров. Это событие завершило падение Рима.
Примечание автора
Послесловие редакции
Дорогой читатель!
Как и вы, мы с удовольствием прочитали роман Джоан Швейгарт, а, перевернув последнюю страницу, как и вы, наверное, задумались о том, что же именно автор взяла из исторических источников, а что додумала сама. Чтобы облегчить вам поиск, мы приводим ниже краткий исторический комментарий к «Песне о Нибелунгах» и краткое содержание этого произведения, откуда взяты все персонажи романа.
«Песнь о Нибелунгах» — история произведения
«Песнь о Нибелунгах» дошла до нас в десяти рукописях XIII–XVI веков и многих отрывках.
В новое время она стала известна с середины XVIII века: в 1757 году Бодмер издал последнюю часть Нибелунгов вместе с так называемой Жалобой (