Услышав это, я вздрогнула от неожиданности. В тот вечер я сидела, скрестив ноги, в центре темной хижины — в одиночестве и тишине. И вдруг до меня донеслась чья-то речь, а затем Эдеко приоткрыл входную завесу. Сначала я подумала, что это мое воображение играет в новые игры, но Эдеко держал лампу, и, какими бы бессмысленными ни казались его слова, свет лампы был отнюдь не призрачным. Эдеко вошел, поставил светильник на пол и сел.
— Присмотревшись внимательнее, пастух увидел, что телка поранила переднюю ногу, — продолжил Эдеко. — След крови уходил далеко, к верхним лугам. Пастух полдня двигался по этому следу, пока тот не привел его к густым травам близ городских ворот. Там пастух нашел меч, торчавший из земли — виднелись лишь рукоять и часть лезвия. Он удивился тому, как такая вещь могла остаться незамеченной возле самих ворог. Решив выдернуть меч из земли, пастух поразился снова, потому что, едва он коснулся рукояти, его обожгло пламя, вырвавшееся из нее. И тогда он понял, что на меч наложено заклятье, и предназначается он тому, чей дворец скрывается за ворогами.
Аттила выехал тотчас же, взяв с собой пастуха и одного из своих военачальников. Когда они добрались до того места, где меч словно рос из земли, Аттила приказал военачальнику достать его и принести. Но, так же как и пастух, военачальник, протянув руку к мечу, был обожжен пламенем. Тогда Аттила спешился и сам пошел за мечом, в то время как пастух с военачальником с волнением наблюдали за ним, опасаясь, что огонь повредит руку их драгоценного вождя. Меч действительно начал гореть и светиться, но когда Аттила к нему потянулся, языки пламени уменьшились. А когда пальцы Аттилы сомкнулись на рукояти, огонь и вовсе угас. И Аттила понял, что возлюбили его боги и послали ему дар, чтобы подтолкнуть навстречу судьбе, о которой он до этого дня мог только мечтать.
Эдеко сложил руки и улыбнулся. Разум мой еще не окреп, но пока Эдеко рассказывал мне эту историю, я осознала, что она означает. Я потянулась за рукой Эдеко — тот пребывал в хорошем расположении духа и не стал противиться — и перевернула ладонью вверх. Я увидела ожоги.
— А что случилось с охранником, который заглянул в эту хижину, когда я поведала тебе настоящую историю появления меча? — спросила я.
— Бедняга случайно погиб, — ответил Эдеко.
Я отпустила его руку.
— Я готов сжечь себя заживо, если того пожелает Аттила, — прошептал он и стал внимательно вглядываться в мои глаза, будто бы искал в них реакции на свои слова. Поскольку я не проявила никаких эмоций, Эдеко решил, что я их тщательно скрываю.
— Я знаю, ты в ужасе, — громко воскликнул он. — Понимаю, этот франк значил для тебя очень многое. Но самые важные детали соответствуют правде. Меч действительно создан богами. И нашел он дорогу к Аттиле именно потому, что он избран.
— Это так, — заставила я себя произнести. — Только бог, создавший этот меч, был гаутом, а не гунном!
Теперь, когда он заставил меня принять вызов, Эдеко расслабился.
— Бог гаутов, бог гуннов, бог римлян… Да какая между ними разница!
— Разве у гуннов есть боги? Никогда бы не подумала.
Эдеко наклонился вперед.
— У гуннов не было богов до появления меча войны. А теперь он у них есть, и Аттила — его земное воплощение.
— Земное воплощение? Ты хочешь сказать, что Аттила считает себя богом во плоти человека?
— Да, в некотором роде. — Эдеко задумался, — Или, скорее, как римский бог, христианский, про которого сказано, что он послал сына на землю проповедовать свое слово.
— И что же это за бог? — спросила я.
Эдеко рассмеялся и глянул в сторону входа, будто хотел удостовериться, что нас никто не подслушивает.
— Я сам мало о нем знаю, кроме того, что его сын был слаб и, находясь на земле, не стал противиться, когда народ решил его убить. — Он снова засмеялся. — Теперь я понимаю, что ошибся, сравнивая с ним Аттилу. Во всяком случае, это большая удача, что Аттила верит, будто меч войны создан богами и послан лично ему.
— Почему?
— Как почему? Иначе он бы давно приказал тебя убить. А так он верит, что боги не зря избрали тебя для того, чтобы принести ему меч. И пока он не поймет, в чем смысл их выбора, ты будешь в безопасности. Ты у нас одна из самых уважаемых пленниц. Других — а их множество — содержат в восточной части города. Их морят голодом и постоянно бьют. Мало того, Ильдико, если бы ты не совершила ошибку, рассказав мне о мече войны, то жила бы в шелковом шатре во дворе Аттилы и стала одной из его жен.
— Почему же это ошибка?
Эдеко от души рассмеялся.
— Неужели ты и вправду думала, что Аттила повторит твой рассказ об обретении меча перед своей многочисленной армией? Конечно, этот меч — нечто удивительное. И все, кто его видел, ощущали его притягательную силу. Но… Ты действительно надеялась, что Аттила поведает, как получил меч от безродной гаутки, которая украла его у бургундов, похитивших его у франка?! А то г забрал меч у дракона, который выкрал его у богов? Аттила с тем же успехом мог назвать его даром от римлян, женщина!
— Римляне постоянно присылают ему дары, ты сам мне об этом говорил…
— Да, но не те дары, которые обладают силой, способной победить римлян.
— Понятно, — сказала я, все еще недоумевая.
— Видишь ли, Ильдико, — продолжил Эдеко, — когда ты все это мне рассказывала, то ясно дала понять, что ни за что на свете не допустишь, чтобы твоего франка лишили славы. А мы ведь не можем позволить себе такую роскошь, как две версии одной легенды?
Я покачала головой.
— Тогда передай Аттиле, что я готова на сделку. Пусть говорит о мече все, что считает нужным, но он должен отпустить меня.
— Аттила не станет так рисковать. У него великие планы на меч, подаренный ему богами…
— Это я подарила ему меч.
Эдеко рассмеялся и погрозил пальцем.
— Вот видишь! Ты все еще упорствуешь!
— Я только хотела сказать…
Его лицо неожиданно стало жестким.
— Я знаю, что ты хотела сказать.
— Но ты должен сообщить ему… — стала умолять я.
— Я ничего не буду говорить Аттиле. — Эдеко встал.
К ужасу своему я поняла, что гораздо больше расстроена тем, что он уходит, нежели появлением новой легенды о том, как Аттила обрел меч войны. Визит Эдеко с новостью о выдумке Аттилы стал первым событием за долгое время. До этого моя жизнь состояла из трапез, звуков шагов охраны и забытья, урывками подаренного мне сном, поэтому я больше не понимала, когда заканчивался один день и начинался другой.
— Останься, пожалуйста, — попросила я.
Эдеко посмотрел на меня сверху вниз. На его лице расцвела улыбка, и он снова сел. Я же отвернулась, потому что мне стало стыдно: я умоляла врага о снисхождении. Но потом вспомнила, что пришла в Паннонию для того, чтобы обмануть врага именно таким образом. Я так долго жила в одиночестве и темноте, что эта мысль застала меня врасплох. Но я заставила себя сосредоточиться и быстро придумала, чем объяснить необходимость нашей беседы.
— Скажи, а эту легенду будут петь во дворце Аттилы вместе со всеми остальными? — спросила я.
— Петь? Как это? — Эдеко выглядел раздраженным.
Я была потрясена.
— Неужели гунны не поют о своих предках? О войнах, в которых они сражались? О своем пути, о преодолении преград, с самого начала начал?
