— «Береза-20», взлет не разрешаю, уберитесь со старта. Вы не в свое время вышли на старт.
Он не унимается, просит взлет. Я в сердцах выругал его и приказал освободить место для очередного самолета. Слышу, кто-то дергает меня за ногу. Нагнулся, заглянул в салоп автобуса, а телефонистка шепчет:
— Товарищ командир, в кабине генерал Федоров.
— Что же вы раньше мне не сказали?
— Он не разрешал. Это я сама. Вы сильно отругали летчика, вот я и решила предупредить.
Сразу как-то стало не по себе. Не люблю, когда во время работы кто-то следит за мной. Правда, Федоров сидел молча, но все равно присутствие начальника сковывало.
Когда все самолеты взлетели, я вышел из автобуса. Возле него стояли, поджидая меня, командир корпуса и замполит.
— Ну, знаете, вы волшебник, — сказал генерал Юханов. — Мне рассказывали о вашем взлете в темноте — не верил, теперь сам убедился. Надо показать всем командирам полков.
Похвала генерала Юханова была для меня выше всякой награды, а последней его фразе я не придал значения. И напрасно. На следующую ночь группа командиров полков изучала у нас организацию взлета в условиях полной темноты.
Самолеты противника наведывались часто, но мы не имели потерь, — выручал ложный аэродром.
Однажды пост ВНОС[19] передал, что возможен налет гитлеровской авиации. Полк ушел на боевое задание. Ночь темная. Вот уже слышен гул самолетов — не такой, как у наших, а какой-то тягучий, волнообразный. Передаю условный сигнал команде ложного аэродрома. Там зажгли огни, через некоторое время донеслись взрывы бомб. У нас тихо. И вдруг совсем неподалеку — взрыв. Оказывается, на наш аэродром упала шальная бомба и вывела из строя посадочный длиннолучевой прожектор. До посадки возвращающихся с боевого задания машин осталось минут тридцать. Что делать?
Из штаба полка сообщили о происшествии в корпус, оттуда генерал Юханов распорядился произвести посадку на соседнем аэродроме.
Посадить полк на чужой аэродром! Я по опыту знаю, что это такое. Это значит лишить летный состав отдыха. Завтра утром все должны перелететь на свой аэродром, а в ночь снова на задание. Нет, такой вариант не подходит, надо сажать дома.
И я пошел на риск. Вызываю на старт несколько летчиков, не полетевших на задание, инструктирую и ставлю их с ракетницами вдоль посадочной полосы. В момент посадки включается рассеивающий прожектор, дающий маленькое световое пятно, и как только самолет минует первого «ракетчика», тот сзади, под углом 30 градусов, чтобы не слепило летчика, дает ракету. За ним другой, третий — и самолет сел.
Об условиях посадки я предупреждал экипажи по радио.
Все благополучно приземлились, и только тогда я вздохнул свободно.
Позвонил генерал Юханов, обеспокоенный тем, что на указанный аэродром бомбардировщики не прибыли.
— Где ваши самолеты?
— У себя дома, товарищ генерал.
Командир корпуса сурово отчитал меня. Я приготовился к самому Худшему, даже к взысканию, потому что всё-таки допустил самоуправство. Но грозу пронесло, взыскания не последовало.
Вступающие в строй экипажи, прежде чем выпустить их на боевое задание, командование подвергало тщательной проверке по теории и практике. Особенно большое внимание уделялось технике пилотирования. Молодых летчиков проверяли все — начиная с командира эскадрильи и выше. Ну, а как со «стариками»? Их беспокоили реже. Я уже рассказывал, что когда-то меня не планировали на первый вылет только из-за того, что не проверили в ночных полетах. А потом я начал летать, и о проверке никто и не вспомнил.
Но вот появился инспектор АДД полковник Федяшин — «летчик с ног до головы», как его дружески называли у нас в части. Он разъезжал по полкам, тщательно изучал в летных книжках записи о проверке техники пилотирования, требовал выдерживать сроки проверки согласно инструкции, со многими сам поднимался в воздух. Федяшина знали и уважали.
Однажды он пожаловал к нам в полк. Он теперь уже не разъезжал, а «разлетывал», если можно употребить такое слово, — ему был предоставлен «персональный» самолет — маленький УТ-1. Как заботливо ухаживал он за этой бело-синей стрекозой! Едва Федяшин прилетал куда-нибудь, его самолет приводили в образцовый порядок, чистили, заправляли горючим, закрывали чехлами, и только убедившись, что его УТ-1 заботливо ухожен, инспектор отправлялся в штаб.
С летными книжками в полку оказалось всё в порядке, кроме… книжки самого командира полка, то есть моей. Посмотрев ее, Федяшин ужаснулся: за всю войну Швец ни разу не проверялся в технике пилотирования ни днем ни ночью. А вдруг что-нибудь случится? Немедленно в самолет!
Я был на аэродроме. Мне позвонили из штаба:
— Готовьте самолет к полету, полковник Федяшин будет вас проверять.
Делать нечего, надо подчиниться.
Самолет готов к вылету. Ждем. Тут же, неподалеку, стоит «стрекоза» Федяшина.
— Интересно, сколько времени займет этот экзамен? — поинтересовался я у летчиков. Они тоже ждали своей очереди на проверку техники пилотирования.
— Минут на сорок рассчитывайте, — ответил кто-то.
— Умноженное на три, — добавил Молодчий. — Знаю я эти сорок минут. Меня он промариновал в воздухе часа полтора… Да ты не унывай, что-нибудь придумаем, только далеко от аэродрома не уходи.
Что можно придумать здесь, на земле, когда я буду в воздухе? Я пропустил его слова мимо ушей.
Появился инспектор.
— Сколько будем летать, товарищ полковник? — спросил я.
— Это будет от вас зависеть. Минут сорок.
— Товарищ полковник, можно немножко полетать на вашем самолете? — обратился к нему Молодчий.
Что вы, избави бог! — воскликнул Федяшин. — И не думайте, и не пытайтесь, там всё засекречено, вы и мотор не запустите.
Мы взлетели. Началась проверка техники пилотирования. Правый разворот, левый, прямая… Ничего мудреного нет, скучно.
Где мы? — спрашивает через некоторое время инспектор.
— Идем параллельно посадочному знаку, вон слева аэродром.
Он взглянул на аэродром и…
Немедленно на посадку! Ах, черти полосатые, что натворили! Скорей на посадку!
Что, думаю, случилось? Вгляделся, а там на взлетной полосе стоит маленький бело-синий самолетик на носу, задрав хвост к небу. Скапотировал! Есть от чего прийти в отчаяние.
Я развернулся и начал заход на посадку, а инспектор места себе не находит:
— Безобразники какие… Пропал самолет. Ну, я их…
Сели. Заруливаю на стоянку.
Самолетик, как оставили мы его зачехленным, так и стоит на прежнем месте в нормальном положении, целехонький.
— Кто трогал самолет? — грозно спрашивает Федяшин.
— Какой самолет?
— Мой. Я сам видел, он стоял на носу. Вы видели? — обратился он ко мне.
Я что-то не обратил внимания. Не присматривался.
— Ничего не понимаю, — и Федяшин тщательно осмотрел свою «стрекозу». Ни малейшего изъяна, никаких повреждений…
Проверку техники пилотирования я прошел, таким образом, по «сокращенной программе». Во второй раз подниматься в воздух не имело смысла, и с разрешения полковника Федяшина я отправился по своим
