Как я съел асфальт

А еще Саша был глубоко убежден и даже отчетливо уверен в том, что «Черный квадрат» он мог бы написать не хуже самого Малевича, а, быть может, отдельные линии великого полотна Саше удались бы и лучше, и элегантнее.

А тогда никто не понимал его, его возвышенных чувств и новых идей. В синей полосе на желтом фоне все видели только синюю полосу на желтом фоне. А ведь это не что иное, как жизнь, проложенная стрелой по «желтым» новостям и «жареным» фактам, так интересующим иных обывателей. Зеленый уголок в сером квадрате – это оазис зелени в отравленном автомобильными выхлопами мире.

Тепло и с пониманием отозвалась о работах Саши только Оля. Она внимательно смотрела картины и завороженно слушала Сашу, когда он рассказывал о своей мечте. А мечта его была проста и возвышенна. Саша хотел организовать выставку своих картин, картин написанных им в минуты духовного подъема. Каждое полотно Саша хотел снабдить стихами собственного сочинения и играть во время выставки музыку. Играть на маракасах, что-нибудь из «The Doors» или из «The Beatles». Саша хотел выставку превратить в своего рода перформанс.

Оля тогда слушала и кивала головой. А потом предложила помочь.

– Саша, – сказала она тогда, – все это очень интересно, даже безумно, безрассудно интересно. Твоя идея просто замечательна! Хочешь, я тебе помогу в организации этой самой выставки?

Саша тогда обрадовался и согласился. У Оли было очень много полезных знакомых.

– Я познакомлю тебя с одним художником, – пообещала Оля. – Только ты не удивляйся. Пообещай не удивляться, ладно?

Все это Оля проговорила ласково и чутко. Ей хотелось верить, хотелось верить, что все получится.

– Конечно, обещаю. Оля, я не буду ничему удивляться.

– Завтра утром ты поедешь к этому художнику, – просто и буднично сказала Оля, как будто речь шла о походе в магазин за сигаретами. – Он очень известный живописец, но иногда подрабатывает в одной поликлинике. Зовут его Феликс Карлович.

– Феликс Карлович… Феликс Карлович… – как завороженный повторял Саша.

– Он очень хороший художник и должен тебе помочь. Обязательно захвати все свои работы.

Утром, за час до назначенного времени, Саша нетерпеливо топтался возле кабинета художника, на кабинете которого была прилажена табличка: «Заведующий отделением врач-психиатр Райзерхер Ф. К.».

– Вы ко мне, молодой человек? – спросил пришедший ровно к десяти часам солидный господин в дорогом костюме.

– Если вы Феликс Карлович, – с трогательной улыбкой ответил Саша, – то к вам. Я от Оли.

– Да-да-да, – засуетился художник. – Конечно-конечно. Проходите, пожалуйста. Оля мне очень много о вас говорила.

Именитый живописец очень любезно принял своего молодого коллегу. Он все время улыбался Саше как близкому родственнику. Феликс Карлович очень внимательно просмотрел работы Саши и выслушал его комментарии, озабоченно качая головой. Потом зачем-то постучал молоточкам по Сашиным коленям.

– Это к чему? – удивился Саша.

– Простите, это профессиональное… не принимайте на свой счет, – извинился Райзерхер.

– А можно посмотреть ваши работы? – спросил Саша.

Ему был предложен альбом, на обложке которого почему-то значилось: «Тесты». Саша с удовольствием пролистал альбом художника и по его просьбе давал свои комментарии. А потом пришла чем-то обеспокоенная Оля. А художник успокоил ее и сказал:

– Ваш Саша, знаете ли, не совсем безнадежный… художник.

– Так вы считаете, – уточнила Оля, – что все образуется?

– Несомненно, милочка. Несомненно. Для боль… хм… для большого художника главное покой. Исключить алкоголь. И таблеточки попринимать.

– Зачем таблетки? – удивился Саша.

– А это, драгоценный вы мой, для зрения. Цветопередача в ваших работах пока хромает. А таблеточки вам помогут.

Саша принимал таблетки где-то неделю. Зрение его не улучшилось, а вот идея выставки оставила его, точнее, он забыл о ней. Забыл и об идее, и о выставке. А еще именно Оля устроила Сашу на работу.

Оля устроила Сашу работать художником. Художником он мечтал стать всю свою жизнь. И вот его мечта была близка, как никогда. В Главное управление дошкольных учреждений требовался оформитель. И вот Оля договорилась, чтобы Сашу туда взяли. И его взяли.

Саша почувствовал, что теперь он может полностью отдаться творчеству. У него появился реальный шанс поработать головой и сделать наконец что-то серьезное своими руками.

Саша знал, отчетливо знал, и был даже уверен, что знает, как надо рисовать сказочных героев. Именно потому он так сейчас возмутился оформлением «Дюймовочки». Просто Саша на этом деле съел не одну собаку, точнее, съел не одну стаю собак, и даже больше.

В злополучном кафе «Дюймовочка» Чиполлино не был похож на себя. Он как две капли воды походил на Буратино. В работах Саши все было иначе! Его собака была похожа и на собаку, и на енота, и на крокодила, и на курицу, стоящую на задних лапах. А еще Сашина собака была немножко похожа на заведующую детским садом № 451. Вот где полет детской фантазии! Вот где разгул творческой мысли!

Сашины работы всегда заставляли думать. Думать о том, что это может быть! Думать, какой персонаж зашифрован в красном, похожем на тапок существе с синими усами! Гадали многие воспитатели и инспектирующие. Они строили гипотезы и предположения, заключали пари, но лишь Саша твердо знал, отчетливо верил, что это был розовый слоник, катающийся на скейте.

А еще Саша продолжал заниматься музыкой. Он по часу в день неистово тряс маракасами, дабы не потерять музыкальную форму.

Саша обдумывал свои мысли обо всем об этом. А еще он подумал, что было бы правильным забрать из квартиры Оли свои стихи и рисунки. Забрать, если с ней что-то случится. «Случится?» – задал он вопрос себе и сам же на него ответил: «Так уже случилось. Случилось непоправимое». Даже если Оля поправится, она никогда не будет такой, как прежде.

Саша запустил двигатель, но продолжал молча сидеть. Он не знал, куда ему ехать, точнее, он знал Москву, знал, как ехать, а вот куда и зачем ехать – не знал. Наконец Саша поехал. Он так и не узнал, куда ему ехать, но поехал. Поехал просто так. Просто поехал, чтобы ехать, а не стоять на месте.

А еще Саша отчетливо понял, что он с удовольствием уехал бы сейчас в Ейск. Но не навсегда, а может быть, на время. Но Москва сейчас давила его своей душной тоской и даже отчаянием. И это отчаяние было тяжелым, даже неподъемным и каким-то безнадежным.

И вдруг Саше стало ясно, что его всегда тревожила эта тоска. Все вдруг переменилось, потеряло свою ценность и привлекательность. А еще ему вдруг показалось, что весь мир перевернулся, а точнее, вывернулся наизнанку. И если раньше казалось, что он, Саша, был внутри этого мира, то теперь Саша отчетливо осознавал, что остался снаружи. Остался вне мира…

Оказывается, Саше не хочется. Всегда хотелось или, вернее, казалось, что хочется, а на самом деле не хотелось. А может быть, ему просто хотелось ничего, то есть ничего не хотелось. Но Саша всегда делал и находил в этом смысл. А теперь он не хочет ничего и даже не хочет искать в этом смысл.

Саша отчетливо подумал те мысли, что бездомной толпой толпились у него в голове, а затем подумал другую мысль, совершенно другую и трезвую. «Если я так думаю, то есть думаю ни о чем, может, я вообще сошел с ума? Эти мысли напоминают бред и ничего более!» – подумал Саша.

Затем он остановился и долго стоял на каком-то перекрестке. Все ему сигналили, но он продолжал вглядываться в меняющиеся сигналы светофора. Саша так и сидел в заведенной машине и не трогался с места. День был таким солнечным, что Саша физически ощутил на себе плащ. Даже не сам плащ, а его нерасплавленные измятые складки. Обычно Саша садился в машину, относясь к плащу очень бережно, а сейчас не совсем бережно сел. Даже совсем как-то небрежно. А ведь он любил свой любимый плащ. А тут наплевал на него. Точнее, не наплевал в буквальном смысле слюнями, а так наплевал, мысленно.

А потом Саша поехал. Поехал в офис «Эмжэ». Поехал на работу. На свою работу поехал. Он ехал и думал, думал, пока не доехал.

А потом прошел пустым коридором. Удивился, что снова никого не встретил, а потом подумал, что