– Из Мос… из Москвы? — Глаза его реально ползут наверх, пытаясь догнать сбежавшие к затылку брови.
Я представляюсь. Витя, белый как мел, стоит и реально трясется.
– Как твоя фамилия, Витя?
– Моя? — переспрашивает он, словно школьник.
– Твоя.
– Кашкин, — тихо шепчет Витюша себе под нос.
Я перемежаю кашель с утробным смехом и переспрашиваю:
– Как? Кашкин?
– Нет, — обиженным голосом прыщавого юнца упрямо отрицает Витя. — Не Какашкин, а просто Кашкин.
Отсмеявшись, я предлагаю Кашкину покинуть туалет:
– Здесь весьма занятно, но я бы предпочел побеседовать с тобой и Разгуляевым где-нибудь в менее экзотичном кабинете. Веди, Какашкин, в офис. В святая святых, фигурально выражаясь. Собери руководство.
Чувак, больше не протестуя на изуродованную фамилию, как вихрь несется вон из туалета — подготовиться к встрече высокого гостя.
Выйдя из туалета, я продвигаюсь в сторону директорского кабинета. Вот теперь начинает чувствоваться суета, вызванная неожиданной ревизией. Бестолково бегают по коридору телки (я надеюсь, что это женская часть управленческого аппарата, а не девочки по вызову). Сам Володя Разгуляев спустился с небес местечкового небожителя и спешит засвидетельствовать мне свое почтение. Он весь источает такую невиданную радость, как если бы я был уполномочен привезти ему кругленькую сумму в у. е.
– С приездом в наш скромный городишко и в наш, еще менее достойный
– Спасибо? Как у вас тут жизнь? Кипит?
– Где ей кипеть? В Москве, в Питере — там кипит по полной. А у нас тлеет. Томится на медленном огне.
– Столовую я вашу изучил… спасибо Вите за познавательную экскурсию, так что все эти кулинарные сравнения мне поперек горла. Может быть, к делу?
– Да как угодно! Чайку/кофейку не попьем?
– Почему не попьем? Попьем, Вова. Обязательно попьем, но позже. Для начала я хотел бы ознакомиться с цифрами оборотов по продажам и производству. Буду признателен, если твой секретарь подготовит мне раскладку по бюджету, по средствам, выделенным на рекламу… и прочие выделения… ну, ты все сам знаешь и понимаешь.
Володя поджимает губы и кивает головой, показывая, что он все понимает.
– И где-то через пару часиков собери верхушку команды, — резюмирую я. — Будем знакомиться ближе.
Разгуляев, судя по всему, явно смущен таким моим выходом «с корабля — на бал, бля». Он с задумчивым видом отдает распоряжение секретарше и обстреливает Кашкина взглядами. Кашкин улавливает сигналы/флюиды, посылаемые ему руководителем, и вихрем уносится в кабинет Разгуляева. Оставшиеся в коридоре сотрудники скучны и непроницаемы, как железный занавес.
– Можете возвращаться к своим обязанностям, — отпускаю я их, и вскоре они тихо журчащими ручейками рассасываются по кабинетам.
Затем я около полутора часов провожу с бумагами. Сравниваю количество выпущенной продукции с количеством реализованной, делаю себе пометки, сравниваю цифры. Я бы закончил сверку намного быстрее, если бы не хлебосольный Разгуляев. Он беспрерывно заглядывает в выделенный «под меня» кабинет и заботливо осведомляется: «Все ли я понимаю? Не надо ли мне чего? Не захотел ли я перекусить или, там, кофе-чай?» Он мне настолько надоедает, что я готов запустить в него чем угодно, но вместо этого вежливо прошу не мешать.
– Ну что? — спрашиваю я собравшихся за столом руководителей аппарата по прошествии двух часов. — Не все спокойно в Датском королевстве! Все смешалось в доме Облонских. Облом, господа, фигурально выражаясь.
Витюша Кашкин глупо улыбается, польщенный тем, что я цитирую его к месту и не к месту.
– Ознакомившись с цифрами, я пришел к выводу… кхе-кхе-кхе… — Кашель сбивает меня.
Все сидящие, кроме Разгуляева, кинулись ко мне со стаканами, наполненными водой. Я руками показываю, что со мной все в порядке. Кашель проходит, и я продолжаю:
– Предоставленные мне документы не всегда совпадают с отчетом, отправленным в город-герой Москву. Вот здесь у меня данные.
Я открываю спортивную сумку, но вместо подтверждающих документов, которые должны были лежать сверху, я извлекаю женские кружевные трусики. Вокруг меня раздается нездоровый, тщательно скрываемый смешок. «Опа! Что, бля, за шутки?!» — с тревогой думаю я.
– Сейчас, сейчас… — предупреждаю я разгуляевскую компанию уже не столь уверенным голосом, — здесь у меня все расчеты/отчеты. Кхе-кхе-кхе… — Меня вновь выворачивает от кашля.
Откашлявшись, я вновь запускаю руку в сумку, на сей раз значительно глубже, туда, где все еще рассчитываю обнаружить папку с бумагами. На свет божий извлекается такой же, как трусики, кружевной лифчик. Команда Разгуляева Вовы уже не может сдержаться и хохочет. Сам Разгуляев пытается сохранить серьезность на лице и прыскает смехом в кулак.
Я тупо смотрю на него, потом минут пять на лифчик в руках и трусики на столе и наконец начинаю понимать, что женское белье — слабая замена бухгалтерским отчетам. Да что там слабая! Никакая! Реально! Но что могло произойти с бумагами? И тут комариным стадом проносится мысль в голове: «Может быть, это не моя сумка?» Я приглядываюсь к надписи. Долго пытаюсь прочесть. Но буквы сливаются/скачут и никак не поддаются идентификации. Когда я справляюсь с охватившим меня волнением, я начинаю отчетливо видеть, что моя сумка вовсе не крутая «Filth&Glamour», а грубая ее подделка с надписью «Filch&Clamour». Это попадалово меня ничуть не забавляет, но реально веселит всех этих придурков.
Не обращая внимания на смех глупых провинциалов, я пытаюсь вертеть мозгами. Надо что-то делать. В моей сумке, помимо папки с документами компании «Globusland», лежали и мои личные вещи, а в этой сумке (в чем я еще раз убедился) их нет. Я начинаю думать. Где и когда могла произойти подмена? И тут у меня в голове происходит взрыв эмоций: «В поезде! Конечно же в поезде! На полке, куда я ставил свою „Filth&Glamour', стояло две „Filch&Clamour'. Там и произошли непонятки, и я взял чужую». Осталось только определить, кому из попутчиков принадлежит сумка, на которую я сейчас тупо смотрю. Повертев в руках еще раз женские трусики, я начинаю склоняться к мысли, что данная сумка-баул принадлежит этим гопникам/близнецам, любителям поддать.
Обругав их мысленно несколько раз, я пытаюсь сообразить, как произвести обратный ход, как нам поменяться сумками. Я лихорадочно потрошу чужую сумку, выгребаю из нее кучу совершенно ненужных мне вещей, как то: косметичку, колготки, какие-то немыслимые кофточки и прочий бред. Уже и Кашкин, нарушая всякую субординацию, дико ржет.
– Сумку подменили… — сообщаю я всем, пытаясь сохранить лицо.
– Ага! — соглашается Вова сквозь смех. — Типа, у нас в роте завелся голубой.
– Так, совещательный процесс временно приостановлен, — говорю я. — Все свободны.
Все шумно встают и тянутся к выходу. Я еще раз тщательно осматриваю сумку. Среди прочего я замечаю письмо, адресованное Наталье Перуновой. Я начинаю врубаться. Вероятно, сумка не гопников, а этой невзрачной чувихи, которая кроссворд разгадывала. Я выхожу из кабинета, на ходу запихивая в сумку коллекцию не принадлежащих мне вещей.
Я ловлю такси и еду по указанному на конверте адресу. Я еду и реально ощущаю, что Воронеж нравится мне все меньше и меньше. Он явно далек от того, чтобы стать городом моей мечты.
Мы сворачиваем с дороги, которую я недавно ругал, и едем черт знает по каким ухабам. Мрачного
