вида дворы открываются моему взору. Водила тормозит перед самой непрезентабельной трехэтажкой.
Заручившись обещанием таксиста дождаться меня, я с опаской вступаю в темный вонючий подъезд. Площадка на третьем этаже чуть более освещена из-за разбитого окна. Я нахожу квартиру № 23 и жму на кнопку звонка. Некоторое время жду. Тишина. Поняв бесперспективность своего ожидания, стучу/барабаню в дверь костяшками пальцев. За дверью отчетливо слышатся шаги. Дверь открывается, и на пороге возникает фигура этакого толстопузого бюргера в грязной, засаленной майке.
– Чего? — одарив меня презрительным взглядом состоявшегося в жизни чувака, спрашивает пузан.
Вместо ответа я кашляю, брызгая на его без того грязную майку, и извлекаю из сумки первое, что попалось под руку. Этим предметом оказывается косметичка. Я сую ему ее под нос для опознания.
– Уходите, — проговаривает он сквозь зубы, — мы ничего не покупаем.
– Вы не так меня поняли. — В доказательство нерасторопности его мыслей вслед за косметичкой я достаю и демонстрирую ему кружевные трусики. — Это принадлежит вашей жене.
Я реально наблюдаю, как глаза толстяка наливаются кровью. «Обрадовался, наверное, что вещи жены нашлись, — решаю я и дружелюбно улыбаюсь. — Вон как покраснел от удовольствия…» Но что-то не складывается в наших отношениях, вместо того чтобы услышать от него что-то типа «Спасибо, чувак!», я слышу фразу не совсем благодарного человека:
– Задушу, сука!
При этом бюргер в засаленной майке впивается ручищами в мою шею. Мы начинаем бороться. Пузан жестко сдавливает мне горло, я яростно отбиваюсь ногами. Когда в глазах начинает темнеть и мои попытки освободиться делаются все слабее, боковым зрением я успеваю заметить, как из открытой двери квартиры выскакивает моя недавняя попутчица. Чувиха бросается мне на помощь (что само по себе удивительно) и пытается ослабить бюргеровскую хватку вокруг моей шеи. Отчасти с ее помощью, отчасти благодаря собственным качествам мне удается вырваться из лап толстого идиота, и, проклиная этот город и все, что с ним связано, я скатываюсь по ступенькам и устремляюсь к выходу из подъезда.
На улице я останавливаюсь и ртом начинаю жадно глотать воздух. Простуженное горло теперь болит еще больше, меня разрывает перманентным кашлем. Воздух со свистом проникает в мои легкие. Спустя некоторое время я прихожу в себя. Шершавый, как наждачная бумага, ветер шевелит волосы. На остальном теле волосы шевелятся сами по себе от безысходности и тупого провинциального бесперспективняка. Где-то внутри утробы начинается зарождаться, типа, смех, но на улицу он вылетает в виде кашля. Откашлявшись, я осторожной походкой человека, вырвавшегося из объятий демона, двигаюсь по направлению к ждущему меня такси. Мне уже ни фига не хочется — ни сумки, ни бумаг, в ней находящихся. Вместо этого я хочу немедленно покинуть отстойный город и оказаться в уютной квартирке Аллы, где мне бывает так безмятежно-спокойно, светло и по приколу.
– Мужчина, — слышу я это тупое обращение позади себя.
Я продолжаю идти походкой неисправного робота. Я не чувствую себя мужчиной. Ощущаю себя маленьким мальчиком, разбившим коленки.
– Мужчина! — снова звучит тот же голос, и я нехотя оборачиваюсь.
Оказывается, обращаются ко мне. В драном и выцветшем халате на пороге этой мрачной трехэтажки стоит чувиха с сумкой в руках. Да, да. Та самая, с которой я реально ехал на поезде. Для полноты идентификации ей не хватает кроссворда из женского журнала, но это она. Из ее слов я понимаю, что они там что-то перетерли с мужем. Он хоть и лошара полный и тупой кабан, но она сумела убедить его в чистоте моих намерений. Теперь он просит меня через нее извинить его, типа: «Если что не так…» «Да, уж! — думаю я. — Если что не так. Да все так, блядь! Все просто охренительно прекрасно!»
– Вы уж простите его. Он у меня горячий и очень ревнивый. Представляете, — заявляет она мне с глупой улыбкой на неухоженном лице без тени косметики, — он приревновал меня к вам.
При этом гаденько так подхихикивает.
– Вы можете себе это представить? — спрашивает она снова, играя поросячьими глазками.
– Честно сказать, нет, — выдуваю я сквозь раздавленное горло. Я смотрю на ее бесформенный халат и добавляю: — У нас бы с тобой все равно ничего не вышло, детка.
Но, видимо, мои последние слова не долетают до ее сознания, она стоит, глупо улыбаясь, и протягивает сумку:
– Возьмите, это ваше. И спасибо вам за мою. Прямо не знала, где ее искать.
Я молча хватаю из рук свою сумку и исчезаю из ее жизни навсегда. Мне не хочется оборачиваться. Я усаживаюсь на сиденье такси, и мы наконец покидаем этот мрачный двор. У первого же киоска я прошу водителя остановиться, чтобы купить минеральную воду и прополоскать горло от налипшей к нему грязи и мерзости. Я совершенно разбит и не знаю, чего мне больше хочется: выпасть из Воронежа или попасть в Москву? А может, не то и не другое? Может, все дело в том, что я реально хочу вывалиться из жизни? Или я уже давно выпал и нахожусь
Мне в голову приходит мысль/желание позвонить в город
– Алло, привет, — наконец-то раздается на том конце.
– Привет, — проталкиваю я через передавленное горло. — Ты что, спишь? Долго телефон не берешь.
– Ничего я не сплю. Что у тебя с голосом?
– Депресняк задушил. Что делаешь?
– Разговариваю с тобой по телефону, — логично отвечает Алла и добавляет как бы в сторону: — Отстань.
– Ты мне? — удивляюсь я.
– Про то, что по телефону с тобой треплюсь? Конечно, тебе, дурачок.
– Нет, про то, что отстань?..
– А вот это не тебе. Не отставай. Наоборот, приставай ко мне! — смеется Алла, и снова: — Я не тебе, идиот. Отвали!
– Аллочка, с кем ты сейчас разговариваешь?
– С тобой, глупенький!
– А кому ты сказала: «Отвали, идиот»?
– Я?!
– Ну да. Я слышал. — Голос мой крепнет, снедаемый ревностью.
– Мальчик мой, ты себя в угол загнать хочешь? Не глупи. Это я сказала от Вали, то есть от Валентины, с работы.
От нее идет ее подруга. Ко мне, чтобы я дала ей… эту… краску для волос.
Я почти успокаиваюсь:
– Понятно. Я скучаю по тебе. Хочу быть рядом и спать с тобой в обнимку, как маленький мальчик.
– А может быть, как большой мальчик? Как очень большой мальчик?.. — мурлыкает Алла.
– Можно и так, — смеюсь я в ответ.
– Ах… ой… о-о… — слышатся неясные звуки.
– Алла, что ты делаешь? Тебе нехорошо?
– Ах, ты меня заводишь. Мне очень,
Кажется, что я фоном улавливаю мужские вздохи. Беспокойство впивается кошачьими лапками в мое сердце и орлиными когтями царапает утробу.
– Ты не одна?! — ору я в трубку.
– Подожди! — кричит Алла. — Сумасшедший. Одна я. А-а-адна! Слушай, ну что ты такое говоришь? Мне надоели твои глупые и нелепые подозрения-а-а-а.
Мы типа еще разговариваем минуту о разных пустяках, а потом прощаемся. Я стараюсь успокоиться, прийти в себя от подозрений, коими, по словам Аллы, загоняю себя в угол. Но вонючие носки ревности уже
