- Что тебе непонятно? - Быстрый,- резкий взгляд Федорова вонзился в младшего сержанта.
- Каким образом прикрепить металл к металлу? Припаять, приварить?..
- Приклеить. Пластилином, крахмалом, хлебным мякишем, а можешь слюной. В зависимости от соображения, - съязвил Федоров и, довольный собой, добродушно рассмеялся.
- Можно и слюной, только едва ли будет держать, - с нарочитой серьезностью парировал Игорь и прибавил: - А может, лучше канцелярским клеем? - Он стоял перед офицером вытянувшись в струнку, долговязый, худой, и с деланной готовностью моргал густыми ресницами.
Федоров, сам шутник, понимал и умел ценить юмор подчиненных. Сказал серьезно:
- Привинтить. Двумя шурупами. Разве не видишь отверстий? Соображать надо.
- Стараюсь, товарищ старший лейтенант. Только в таком случае придется стенку сверлить. Дрелью.
- Правильно, сообразил. Именно дрелью, а не шилом.
- Но там, внутри, проводка и ток высокого напряжения.
- Знаю. Ну и что? Как же быть? Что ты предлагаешь?
- Вот я и соображаю, товарищ старший лейтенант. Опасно. Большой риск.
- Риск - благородное дело. Ты это знаешь, Остапов?
Игорь смолчал, не решаясь, однако, сверлить стенку, за которой были провода под высоким напряжением. Разумеется, об этом знал и Федоров. Но он считал, что можно просверлить отверстия для шурупов именно в стороне от проводов. А кто знает, где они проходят: выше, ниже, правее пли левее, - не видно же. Федоров доверился своей интуиции и, отдавая дрель Остапову, сказал:
- Сверли вот здесь.
Игорь дрель взял, но сверлить не спешил, всем своим видом он выказывал нерешительность и сомнение.
- Ну ты что? Боишься? Давай!
Федоров решительно взял у него дрель и, напрягшись, просверлил в металлической стенке дыру. Раскрасневшийся и довольный, передал дрель Остапову:
- Вот так-то. А ты боялся. Сверли вторую и прикрепляй щиток.
С этими словами, довольный собой, Федоров ушел. Игорь приложил к стенке металлическую пластинку с табличкой, поставил метку второй дырки и включил дрель. Металлическая стенка сопротивлялась, сверло шло туго, вгрызаясь миллиметр за миллиметром, и Остапов подумал: как это ловко и легко получилось у старшего лейтенанта! Со стороны казалось, что Федоров особенно и не напрягался. Теперь, оставшись здесь один, Игорь почувствовал какую-то неловкость перед командиром за нерешительность и излишнюю предосторожность. Ведь старший лейтенант, чего доброго, подумал, что он, Остапов, струсил, и доказал ему личным примером, что опасения были напрасны: дырка просверлена. С этими мыслями он, упрекая самого себя, все сильнее нажимал на дрель и чувствовал, как хотя и медленно, но все же уверенно углубляется сверло в металл стенки, утопая в ней все больше и больше. Наконец и совсем провалилось, легко пошло и погрузилось на всю глубину. Игорь хотел облегченно вздохнуть по поводу окончания, но не успел. Вообще он ничего не успел сообразить: в одно мгновение раздался оглушительно трескучий взрыв, отбросивший его в противоположный угол. Игорь не почувствовал ни крепкого удара о стенку - а ударился он, к счастью, не головой, а плечом, - ни самого звука, оглушившего его. На какие-то минуты он потерял сознание. И когда очнулся, то увидел склонившегося над собой старшего лейтенанта Федорова, вернее, только его бледное, как бумага, лицо и глаза, черные, растопыренные в испуге. Федоров почему-то беззвучно шавкал ртом, как рыба, выброшенная на берег, и чего-то умоляюще ждал от него, Игоря Остапова. Игорь не понимал, что именно хочет от него командир. Он не ощущал боли, он вообще ничего не ощущал. Он только глядел, медленно и устало, и видел, как появились другие лица - товарищи по подразделению - и затем стремительно ввалился запыхавшийся и взволнованный подполковник Шпаков и тоже, как и Федоров, беззвучно шавкал ртом. Тогда только Игорь обратил внимание на совершенное отсутствие звуков. Это была не тишина, а что-то другое, незнакомое ему, когда есть движения, энергичные, резкие, когда люди пытаются говорить, а звуков и слов нет.
Потом его уложили на носилки, унесли, и он, почувствовав слабость во всем теле, какую-то невесомость, уснул. Проснулся в санчасти. В палате он был один. Прежде всего, пожалуй, инстинктивно, чем осознанно, прощупал самого себя. Все было на месте, при нем: руки, ноги целы. И никаких болей. Лишь сухость во рту и монотонный шум в ушах. Он напряг память и начал припоминать все по порядку. Дрель… Сначала сверло шло туго, а под конец сразу легко, провалилось. И взрыв. Значит, угодил в провода, замкнул. Но почему же это не произошло раньше, когда старший лейтенант сверлил первое отверстие? Просто ему повезло, Федоров вообще везучий. Сам об этом говорил, даже хвастался. А ведь могло и его вот так же. Могло быть хуже. А что хуже?
Этот неожиданный вопрос прозвучал в нем тревожно. Игорь вспомнил: взрыв произошел как раз накануне инспекторской проверки. Выходит, вся кропотливая работа целого подразделения пошла насмарку. Ну конечно же: выведен из строя агрегат - шуточное ли дело! Он представил себе: приехала комиссия с генералом Думчевым во главе - и вот вам сюрприз: сожгли дорогостоящий агрегат. И кто виноват? Конечно же он, Игорь Остапов. Он сверлил, не рассчитал, допустил небрежность. Поругают и старшего лейтенанта, это естественно, но главным виновником будет он, младший сержант Остапов. Не Федоров же. У Федорова взрыва не произошло. Хотя, в сущности, старшему лейтенанту просто повезло. 'Повезло', - горько подумал он. Какое уж тут к черту везение - все подразделение теперь на последнем месте. Да что подразделение! Пятно на всю часть. А что подумает генерал о нем, об Игоре? От такой мысли становилось муторно, нестерпимо - хоть сквозь землю провались. Только б родителям не сообщили. И как он теперь будет смотреть в глаза товарищам, подполковнику Шпакову… А Думчев с ним и разговаривать не станет. И будет прав.
Немного успокоившись, Игорь стал заново вспоминать и анализировать каждый свой шаг, начиная с того момента, когда в его руках оказалась эта злосчастная дрель. И выходило, что опасения его не были безосновательны, он не хотел сверлить. В сущности, он выполнял приказ командира…
В коридоре послышались твердые шаги и негромкие голоса. Собственно, он слышал лишь один голос - мужской, и кажется, знакомый, кого-то напоминающий. Широко отворилась дверь палаты, и следом за сестрой в белом халате вошел Федоров. Вид у него был какой-то растерянный и виноватый, словом непонятный, странный вид.
- Тебя пришли навестить, Остапов, - сказала сестра и, словно спохватившись, спросила: - Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо, - кивнул Игорь, настороженно глядя не на сестру, а на старшего лейтенанта Сестра повернулась и ушла, оставив их вдвоем. Федоров воровато посмотрел на закрывшуюся за сестрой дверь и, неловко присев на табуретку возле койки, спросил:
- Ну как ты? Что болит?
Игорь обратил внимание, что и у Федорова, как и у медсестры, голос далекий и слова невнятные. Догадался: со слухом не в порядке. Ответил негромко, без показного бодрячества:
- Нормально. Тут мне делать нечего. Я сказал врачу, чтоб выписывали.
- 'Сказал', 'сказал'! Ты не спеши. Врачи сами знают, когда выписывать. Ты, Остапов, счастливый, в сорочке родился.
- Как там у нас? - нетерпеливо перебил его Игорь. - Приезжал генерал?
- У нас полный порядок. Представляешь - за ночь мы все исправили, как ни в чем не бывало. И никаких следов. Комар носу не подточит. Подполковник наш не ожидал такого, растрогался старик, молодцы, говорит, ребята, не подкачали. Генералу он, как и положено, доложил о происшествии. Не знаю, какой у них разговор произошел, но, кажется, и генерал остался доволен. Я сужу по тому, как он со мной разговаривал.
- Кто он?
- Ну, естественно, генерал Думчев. Целый час со мной говорил. Я сразу всю вину взял на себя. Сказал: наказывайте меня, потому как я приказал Остапову сверлить. Я доложил, что ты не хотел, сомневался. Я честно доложил. Ты ведь предчувствовал. А? Знаешь, говорят, есть такое предчувствие. Или сон дурной перед этим видел? А? Признайся, Остапов! Ты, конечно, прости меня. Я виноват перед тобой. Это счастье твое, что все так обошлось. Малость оглушило. Но это ерунда, доктора говорят, что все пройдет и
