благородным волнением он ждал из-за океана дорогих гостей, ждал с открытой, доверчивой душой, и вдруг в его душу злые, темные силы бросили ком грязи, испортили праздник, отравили радость встречи. Зачем, во имя чего? В то время как на государственном уровне идут заверения о развитии и укреплении дружеских отношений между государствами и народами, о взаимном доверии, о разрядке ради сохранения мира на земле, темные силы, злобные, ненавидящие человечество, враждебные добру и прогрессу, справедливости и благоденствию, распространяют ядовитые семена отравы, недоверия, розни, лжи, не брезгуя ничем, открыто, цинично попирая общепринятые законы и нормы поведения, внедряют шпионаж, диверсии, провокации.
Ему было больно за дочь и за зятя: он видел и понимал, как чувствуют они себя неловко перед ним и Святославом, хотя сами они, в сущности, не виноваты, совесть их чиста. Дэн поступил честно, что все рассказал и предупредил, и все же они мучаются нравственно, испытывая стыд за мистеров сэмпсонов. Эти мысли одолевали Глеба Трофимовича во время поездки с дочерьми, сестрой и зятем по Москве. Они мешали ему показать Наташе и Дэниелу столицу, город, который он защитил от фашистов суровой осенью и зимой 1941-го, в который был до боли влюблен, историю которого хорошо знал, мешали найти высокие и яркие слова. Это замечали и Лена и Варя, видели, что Глеб Трофимович чем-то угнетен, подавлен, но не знали, что творится в его душе. А творилось в душе что-то серьезное, угрожающее. Это была смесь самых противоположных эмоций: напряженное, нетерпеливое ожидание приезда дочери с зятем, восторженная радость встречи и вдруг ошеломляющая история с часами, грозившая обернуться неприятными последствиями для него и больше всего для Святослава. И, наконец, после такого напряжения - рассказ Святослава о том, как благополучно обернулась для них история с часами. Это была смесь эмоций, вызвавшая мучительную душевную боль.
Возвратясь из поездки по Москве, Глеб Трофимович почувствовал глубокую слабость и, сославшись на усталость, не стал обедать и лег отдохнуть.
Вечером Лена отвезла гостей в Большой театр и предложила приехать за ними к окончанию спектакля, но Наташа и Дэн категорически воспротивились, сказали, что они доберутся домой на городском транспорте - им это даже интересно.
- Интересного мало, - отозвалась Александра Васильевна и откровенно высказала свое наболевшее: - Городской транспорт - самое уязвимое звено Москвы. Троллейбусов и автобусов не хватает, они переполнены. Диспетчерская служба организована слабо.
- То же самое и на Западе, - сказал Дэниел.
- Везде так, это общая болезнь, - согласилась Наташа.
- Именно болезнь, - подхватила Александра Васильевна. - Это я утверждаю как доктор. В городском транспорте люди теряют здоровье.
Из Большого театра супруги Флеминги возвратились полные искреннего восторга. Они признавались, что бывали в различных театрах США и Европы, были в Венской опере. Но ничего подобного по силе впечатления они нигде не встречали.
- Бесподобно, бесподобно! - восхищалась Наташа. - Дэн, не зная языка, все понял.
- Я почувствовал. Это прекрасно, это грандиозно! - подтвердил Дэниел.
И вдруг, словно спохватившись или прочитав какую-то тревогу в глазах Александры Васильевны, Наташа спросила:
- А как папа?
- Ему плохо. С сердцем плохо. Постельный режим,
- С сердцем? Давление? - встревожилась Наташа. - Раньше его беспокоило сердце?
- Нет, Наташенька, впервые.
Святослав улетел к месту службы на другой день. В тот же день Флеминги вместе с Варварой Трофимовной и Олегом Борисовичем побывали в Третьяковской галерее. Впереди была поездка в Ленинград, и сопровождать их по предварительному плану должен был Глеб Трофимович. Но состояние здоровья пожилого генерала не только не позволяло куда-то ехать, но и вообще вызывало серьезные опасения. Врачи предлагали госпитализировать, и Александра Васильевна вполне соглашалась с ними, но сам Глеб Трофимович решительно воспротивился: он не хотел ложиться в госпиталь до отъезда Наташи и Дэниела. Он всех убеждал, что ничего страшного, угрожающего его жизни нет, мол, ему видней его самочувствие, тем более что возле него постоянно находится Александра Васильевна.
В Ленинград с Флемингами поехала Лена.
Гости уехали, и в квартире воцарилась тишина, необычная, странная, создающая ощущение пустоты. Безмолвие и пустота, образовавшиеся вдруг. Глеб Трофимович не смог провожать Наташу и Дэниела до аэропорта: сил у него хватило только дойти до порога кабинета, и то вопреки приказу врачей строго соблюдать постельный режим. Он нарушил этот строгий запрет, и Александра Васильевна не смогла ему помешать. Накануне отъезда условились, что в аэропорт поедут Лена и Варвара Трофимовна; Александра Васильевна останется дома возле больного, которого, по ее мнению, все же придется госпитализировать. Когда же на другой день Наташа и Дэниел вошли в кабинет, чтобы проститься, Глеб Трофимович в генеральском мундире сидел на тахте, словно он тоже собрался провожать до самолета. Флеминги удивились и обрадовались.
- Тебе лучше, папа? - спросила Наташа, садясь рядом с отцом.
- Да, мне лучше, - сказал неправду Глеб Трофимович и жестом предложил Дэниелу сесть в кресло.
Наташа смотрела на его серое осунувшееся лицо и мутные глаза и с ужасом видела, что перед ней совсем другой человек, не похожий на того, который неделю тому назад встречал ее в аэропорту. Она понимала, что отцу плохо, и - надо глядеть правде в глаза - почти наверное знала, что больше они не увидятся. Чтоб сдержать слезы, она через силу улыбалась, сопровождая эту неестественную, вынужденную улыбку пустыми словами:
- Вот и пролетели дни, как во сне. Мне все еще не верится, что я в Москве и вижу тебя.
'В последний раз', - мысленно прибавил он и протянул руку к журнальному столику, на котором стояли две одинаковые коробочки-футляры. Он взял сначала одну и передал дочери, сказав:
- Это тебе. На память.
Наташа открыла коробочку. В ней были изящные дамские часы производства Второго Московского часового завода.
- Они без всяких секретов, - сказал Глеб Трофимович и тихо улыбнулся одними глазами.
Он совсем не хотел таким подарком уязвить дочь, и в словах 'без всяких секретов' прозвучала безобидная шутка, но Наташу она больно задела, царапнула по самому сердцу. И по растерянному выражению ее глаз и вдруг вспыхнувшего лица даже Дэниел догадался о смысле подарка и спросил жену, что сказал ей отец. Наташа не ответила. А тем временем Глеб Трофимович передал Наташе другую коробочку и сказал, что это для внучки, и еще раз выразил сожаление, что не встретился с Флорой.
- Ты скажи ей, что я хочу ее видеть. Пусть приезжает.
В коробочке была изящная брошь, сделанная искусным мастером Федоскинской фабрики: на черном лаковом фоне веточка земляники с тремя ягодками - одна ярко-красная, переспелая, другая розовая, крепкая, налитая и третья маленькая, зеленая. Брошь поражала какой-то незатейливой прелестью и трогательной чистотой. А в трех земляничках для Глеба Трофимовича крылся особый смысл.
Простились они здесь, в этом кабинете, где теперь на тахте, на высоких, пышных подушках лежал Глеб Трофимович и слушал тишину пустой квартиры. Он был один: Александра Васильевна вышла ненадолго в магазин и аптеку. Иногда в тишину внезапно и тревожно врывался звонок телефона, доносившийся сюда из кухни. Он мешал думать. А думы Глеба Трофимовича плыли неторопливо и печально, как осенний журавлиный клин. Он думал о своих детях, о Наташе, с которой простился навсегда, о ее сложной судьбе. Он испытывал к ней чувство жалости и щемящей тоски, несмотря на то что Наташа старалась убедить его в том, что она счастлива и вполне довольна жизнью. Конечно, понятие счастья относительно, рассуждал генерал.
Он жалеет, что не довелось повидаться с внучкой Флорой. Подарок послал ей - три землянички.
