Поймет ли, что сие значит? Едва ли, да и не нужно, у нее своя родина, своя жизнь. Вспомнилась Нина Сергеевна - Наташа много и подробно о ней рассказывала, о ее сыновьях - Викторе и Бенджамине. Подосадовал, что ничего ей не послал с Наташей: думал, да не придумал, что послать.
И снова совсем неожиданно мысль перекинулась на часы, подаренные Дэниелом. Мысль эта была неприятна и в то же время прилипчива, как осенняя муха. Нет, он нисколько не винил ни Наташу, ни ее мужа. Просто сам факт заключал в себе нечто символическое, сгусток образов, методов, идей - омерзительных и тревожных.
Мысли таяли, исчезали, отвлекаемые неприятным физическим ощущением. Душно. Или это так кажется? Верно - так кажется, в комнате совсем не душно. Просто не хватает воздуха. Его охватила тревога, стихийная, помимо воли. Он попытался подавить ее, успокоить себя внушением: ничего страшного. Пощупал пульс - да, слабый, едва уловимый. Пальцы рук немеют, точно сотни мелких иголок пронизывают их - и все выше, выше. Он протянул руку к столику, достал нитроглицерин, проглотил одно зернышко. Не помогает. Вот-вот должна прийти Саша. Ах, какая обида, что нет Саши! Накапал в рюмочку валокордину, поднес к губам слабой, дрожащей рукой, выпил и лег на подушку. Воздуха, не хватает воздуха. И колики иголок побежали по конечностям ног. И по рукам - все выше и выше. Уже онемели и посинели кисти рук, перестали слушаться. Он уже не мог ими прощупать свой пульс. А мысль, ясная, совершенно четкая, мечется, как птичка, попавшая в западню. 'Это все - конец. Как просто и нелепо. Саша, Леночка, Слава… Что же это? Родные… Воздуха, дайте воздуха…'
- Спокойно, генерал Макаров, без паники, - вслух сказал он самому себе. - Ты жил, как солдат, честно и мужественно. Сохрани мужество до последнего вздоха.
И тут ему в этот трагический миг вспомнилась осень сорок первого, Бородинское поле и комиссар Гоголев Александр Владимирович с приветливой улыбкой на бледном лице.
Это и был его последний вздох.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Святослав Макаров любил выезжать в части, и особенно в отдаленные гарнизоны. К таким поездкам он готовился тщательно, и каждый день его пребывания там был содержательным, насыщенным большой работой. После внимательного ознакомления с состоянием дел в гарнизоне, беседы с командным составом он обязательно выступал перед офицерами, а затем отдельно перед солдатами и сержантами с обстоятельным обзором международных событий и жизни нашей страны.
И на этот раз, возвратясь из Москвы и справившись с неотложными делами, Святослав выехал в отдаленный гарнизон, где служил лейтенант Игорь Остапов. Днем генерал Макаров проводил в гарнизоне обычную в подобных поездках работу, а вечером решил навестить Игоря на его квартире.
Святослав освободился раньше, чем предполагал. С самого приезда в гарнизон в нем поселилось беспокойство, причину которого он никак не мог определить. Такое с ним случалось редко. Обладая холодным, рассудочным умом, железной выдержкой и твердым характером, он умел подавлять в себе случайные и неслучайные настроения, подчинять чувство разуму и управлять своими эмоциями и настроением. Внутреннее беспричинное волнение помешало ему провести беседу с личным составом гарнизона так, как он хотел. Собственно, беседа состоялась, он выступил с большой содержательной речью. Его слушали внимательно и остались довольны как солдаты, так и офицеры. Недоволен был он сам, недоволен собой. Ему казалось, что в своей речи он недостаточно широко осветил некоторые довольно существенные моменты, касающиеся американо-китайского альянса. Нет, конечно же он говорил о попытке империалистических политиканов разыграть китайскую карту, он популярно объяснил, что сие значит на практике и чем эта шулерская игра может окончиться. Но этой теме следовало бы посвятить отдельный разговор, не смешивая ее с другими, тоже важными и серьезными вопросами.
Тогда он решил, что причина его непонятного волнения, граничащего с тревогой, кроется в семейном разладе. Но ведь он уже поборол себя, заставил об этом не думать. Больно уязвленный, даже оскорбленный ночным разговором с Валей, он твердо решил, что там все кончено и остается лишь оформить разрыв их семейных уз юридически. Процедура неприятная, но неизбежная.
Игорь пришел вместе с подполковником, замполитом. Появление замполита в доме лейтенанта Остапова встревожило Святослава, устрашающе насторожило, словно он чего-то подсознательно ждал. Подполковник доложил:
- Звонил генерал Думчев. Приказал передать вам, что вам нужно срочно прибыть в штаб и потом вылететь в Москву.
'Проклятые сувениры', - сверкнула неприятная мысль, и Святослав спросил:
- Больше ничего не сказал генерал Думчев? Что случилось?
- Отец ваш в тяжелом состоянии. Как будто инфаркт.
- Понятно, - медленно, растягивая слова, произнес Святослав упавшим голосом.
Пришлось немедленно возвращаться.
У штаба их встретил Думчев. Но по выражению лица Святослава понял, что тот догадывается о случившемся, обнял его, говоря:
- Крепись. Нет слов… Он прожил большую и прекрасную жизнь. Нам с тобой разрешили вылететь на похороны. Отдадим последний долг. Самолет через три часа. Билеты у меня.
- А знаете, Николай Александрович, хотите верьте, хотите нет, а у меня было сегодня такое состояние весь день - места себе не находил. Предчувствие, что ли? Когда это произошло и как? - спросил Святослав вполголоса, когда они вошли в кабинет Думчева.
- Вчера днем. Обширный инфаркт. Сегодня утром мне звонил Олег. Похороны завтра. На Ваганьковском кладбище, - так же вполголоса кратко ответил Думчев.
- Как это ни странно кажется, но непосредственной причиной смерти я считаю приезд гостей из Америки, - сказал Святослав. - Да-да. Стресс, излишние эмоции. Отец никогда не жаловался на сердце. Этой зимой ходил на лыжах, плавал в бассейне, любил баню с веничком. И вообще выглядел молодцом. А тут смесь разных эмоций - положительных и отрицательных. Произошло столкновение, разряд. Несмотря на свою внешнюю суровость, отец имел чувствительное сердце.
- Да, он не был равнодушным в жизни, - согласился Думчев. - Все воспринимал горячо, болезненно, за все переживал, не щадил себя, забывая про возраст. А годы есть годы, их не сбросишь со счетов. Особенно годы войны. Их недаром год за три считали.
Поминки. Эта древняя традиция не нравилась покойнику, Глеб Трофимович осуждал ее. Александра Васильевна и Святослав знали об этом, хотели как-то избежать скорбного сборища, но ничего не вышло. 'Вас не поймут', - сказал Думчев Святославу, и тогда наскоро решили собраться на поминки в небольшом кафе недалеко от Ваганьковского кладбища. В поминках есть неприятная для родных покойного сторона: всегда найдется один или несколько человек, не умеющих контролировать себя, выпьют лишнего - и пошло. 'Шумел камыш', разумеется, крайность, хотя и такое бывает. Но оживленных, веселых разговоров - где вино, там и веселье - не всегда удается избежать. Притом найдутся и такие, которые ничего в этом бестактного не видят и в свое оправдание говорят: а что, мол, здесь такого - покойник любил и пошутить, и повеселиться, и выпить любил, и песни ох как пел. Им невдомек, что родным и близким не до веселья.
Александра Васильевна в кафе не пошла. Сразу же с кладбища ее, Варвару Трофимовну и Галю Лена отвезла домой. Величава и спокойна, в глубокой печали, внешне она еще держалась благодаря природному мужеству и силе воли. Но это только казалось посторонним. Никто не знал, что происходило в ее душе. Смерть мужа потрясла и надломила Александру Васильевну, женщину сильную, мудрую, наделенную смелым
