своей жены. Как вдруг через год, что ли, в другой газете появилась разухабистая статья или даже фельетон члена-корреспондента медицинских наук З. Кроликова, разоблачающая врача Шустова В. А. В оскорбительном тоне наш друг обвинялся в шарлатанстве, невежестве, знахарстве, а его метод объявлялся антинаучным. Потом, спустя месяц, в газете появилось письмо профессора-хирурга, заслуженного деятеля науки А. Парамонова. В письме давалась резкая отповедь З. Кроликову, который не привел ни одного убедительного факта, порочащего метод Шустова. В письме профессора говорилось, что Шустов — ученый-новатор, что его метод таит в себе большие перспективы для медицины. Есть такие люди, с которыми и видишься всего раз или два, а помнишь о них потом всю жизнь. Таким был Василий Шустов.
— Позвонить Шустову? — спросил я Ирину.
— Позвони, интересно, как он?
Я позвонил ему в клинику. Ответила девушка:
— Василь Алексеича? Одну минутку. Подождите у телефона.
Минутка эта тянулась долго, и я с досадой подумал: может, зря беспокою человека? Потом резкий, пожалуй, даже раздраженный мужской голос:
— Слушаю, Шустов.
— Василий Алексеевич? Здравствуйте. Рад вас слышать и приветствовать. Завируху помните?
— Ясенев?! — сразу догадался он. — Это вы, Андрей Платонович?
— Так точно!
— Какими судьбами? Где вы? — Он был рад моему звонку. Я объяснил. — Послушайте, дорогой друг: нам нужно повидаться. Непременно. Долго ли пробудете в Москве? Вы что делаете завтра вечером? Какие у вас планы?
— Вообще-то мы собирались завтра уезжать, — ответил я не очень, однако, твердо: билеты еще не компостировали.
— Какая разница — уедете послезавтра, — упрашивал Шустов. — Надо ж такому случиться: сегодня у нас партийное собрание, очевидно, затянется допоздна. А мне очень хотелось бы вас видеть.
— Мне тоже. Ирина шлет вам привет. Сейчас мы с ней посоветуемся.
Ирина согласилась ехать послезавтра: ей тоже хотелось встретиться с ним. Наше согласие задержаться в Москве обрадовало Василия Алексеевича. Он говорил возбужденно:
— Тогда вот что, берите карандаш, бумагу и записывайте мой домашний адрес. Я вас жду. С Ириной и с дочкой. Непременно.
Я пообещал.
— Напросились в гости, — сказала Ирина.
— Он искренне рад… Что ж, пожалуй, позвоню Струнову.
Я набрал номер. Слышу низкий знакомый баритон:
— Струнов у телефона.
— Старшина первой статьи Струнов? — дурашливо переспросил я деланным начальническим тоном. — Доложите обстановку.
— Кто говорит? — машинально спросил он.
— Капитан второго ранга Ясенев.
— Андрей Платонович!
И опять — откуда, какими судьбами, надо непременно встретиться.
— Буду рад и в любое время. Хоть сейчас.
— Немедленно! Так, Андрей Платонович? Тогда разрешите сейчас к вам приехать? Или, может, вы ко мне?
— Нет, лучше приезжай ты.
— Через полчаса буду у вас. Я ведь тут рядом — Петровка, тридцать восемь.
— Петровка? — зачем-то переспросил я. — Петровский пассаж?
— Да нет же — Управление московской милиции.
Ирина встала, поправила постель, сказала:
— Пригласил товарища — сходи в буфет, возьми чего-нибудь.
Напоминание было излишним. 'Любопытно, каков он в милицейской форме, этот бывалый моряк, классный специалист?' — думал я, спускаясь в буфет. К моему разочарованию, он явился в штатском костюме. Шутливо доложил:
— Капитан милиции Струнов по вашему приказанию…
Мы обнялись.
— Почему не в форме, товарищ капитан?
— Так я ведь в МУРе, Андрей Платонович. Имею право.
— А что такое Мура?
— Не Мура, а МУР — Московский уголовный розыск. — Губы его смеялись весело и озорно.
Я смотрел на него с радостным восхищением и думал: нет, не изменился акустик противолодочного корабля. Такой же флегматик — мешковатая фигура, круглое добродушное лицо, бесхитростный, откровенный взгляд. Разве что штатский костюм, в котором я видел его впервые, делал его большим, но не солидным. Свои мысли я произнес вслух:
— Вот никогда не подумал бы: ты совсем не похож на Шерлок Холмса.
— Преступники тоже не верят. В этом вся соль.
Он рассмеялся широко и добродушно и поставил на стол бутылку молдавского коньяка три звездочки.
— А это зачем? — я укоризненно кивнул на бутылку.
— На всякий случай. — И опять широкая улыбка озарила грубоватое лицо Струнова, а у глаз собрались мелкие-мелкие морщинки.
— Такое добро и у нас найдется, — заметил я и достал из шкафа точно такую же бутылку.
Ирина быстро накрыла стол, и мы выпили за встречу. Струнов пил не спеша, он явно не хотел захмелеть. Меня слушал внимательно и что-то прикидывал в уме. Собственно, о себе я не очень распространялся: уволен в запас по сокращению.
— И чем же вы думаете теперь заняться? — осторожно поинтересовался он.
— Не знаю. Пока не думал. Во всяком случае, не морем. Только не морем!
— Пойдет в милицию, — пошутила Ирина. У нее было хорошее настроение. — Что, не возьмете?
Я заметил, как оживились глаза Струнова.
— Это было бы отлично! Как, Андрей Платонович?..
В ответ я рассмеялся снисходительно, прощая им безобидную шутку. Безобидную потому, что не принимал их слова всерьез. Чтобы мне, офицеру флота, грозе вражеских подводных лодок, стоять на перекрестке, размахивать жезлом и свистеть мальчишке, перебегающему улицу не там, где положено! Смешно, конечно, нелепо.
— А как ты попал в милицию? Что, ничего лучшего не мог найти?
Струнов ухмыльнулся и, чтобы стереть эту произвольную ухмылку, прикрыл рот тяжелой сильной рукой.
— Нет, почему же, я выбирал. И выбрал лучшее, — ответил он без иронии, и румянец застенчивости скользнул по его лицу.
Я был немножко удивлен и насторожился:
— Ты доволен?
— Да, — твердо ответил он и посмотрел на меня продолжительным взглядом.
Теперь я окончательно убедился, что он говорит искренне: он доволен своей профессией.
— Очень интересная работа, Андрей Платонович. Раньше я тоже не думал. Не понимал. Наше дело такое, что нужно вдуматься и полюбить. — Он достал сигарету, потом взглянул на спящую Катюшу и, спохватившись, быстро положил обратно.
— Я тоже хочу покурить, — сказал я понимающе. — Давай выпьем еще по одной и выйдем в салон подымить. — Я наполнил рюмки. — Что ж, Юра, — сказал я, — позволь мне тебя так называть и давай-ка переходи на «ты», а то я себя как-то неловко чувствую. Выпьем за твою службу, которую ты выбрал себе по
