наседки вывели в инкубаторе, то и она решила не заниматься кустарщиной.
- Вот видишь, как интересно получается, - подхватил Станислав. - Хоть и курица, и мозгов, говорят, у ней совсем считай что нет, а все ж помнит, что ее без матки родили и сама, значит, маткой быть не желает.
- Закон наследственности действует, - с апломбом повторил Незабудка, а охочий до разговора Балалайкин продолжал с завидным интересом философствовать, тоже демонстрируя свою эрудицию.
- Тут, я вам скажу, никакой не закон, а просто куриная несознательность. До потомства ей и заботы никакой нет, сама живу в свое удовольствие, яйца вам несу, потому как за это вы меня кормите-поите, а цыплят выводить - увольте, не моя обязанность. Три недели на яйцах сидеть да потом месяц выхаживать их, дрожать над каждым - на черта, думает, мне это сдалось. Если вам, людям, нужны эти цыплята, так вы сами садитесь на яйца и выводите их. А я, говорит, отказываюсь, потому как сознательности у меня никакой общественной нет. О себе думаю, о себе и забочусь.
- А мы с вами не инкубаторские куры, - сказал Федя, беря Станислава за локоть. - У нас есть общественная сознательность, и потому мы кончаем языками чесать и начинаем дело делать.
Сказав это, он решительно полез под трактор к Ивану Цыбизову.
…На следующий день в обеденный перерыв Федор Незабудка сидел в кабинете директора совхоза и, разглаживая испачканный в мазуте, исписанный цифрами листок бумаги, говорил с ужимкой:
- Я к вам, Роман Петрович, по поручению ребят, как, значит, агитатор.
- Каких таких ребят? - не поняв его, гулко пророкотал Булыга.
- Наших, из механического цеха.
- Давай выкладывай, чем там недовольны механизаторы?
- Дорогами, Роман Петрович, - ответил Незабудка, не глядя на директора и уставившись в свою бумажку. - Мы тут подсчитали, какие убытки несет совхоз в течение одного года из-за наших дорог. Вот, значит, горючее, моторесурсы, ремонт, ну, потом, значит, несвоевременная доставка кормов и все такое прочее. Это одна статья. А теперь другая статья. Сколько потребуется затрат на ремонт дороги, если ее посыпать гравием, а гравия у нас сколько хочешь и совсем рядом. - Федя поднял глаза на директора. - Одним словом, получается, что ежегодные убытки от бездорожья и расходы на ремонт дороги одинаковы. Так это мы брали убытки только за один год. А мы пережигаем бензин и ломаем машины уже столько лет, сколько совхоз существует. За эти деньги можно было построить не одну дорогу, а десять, и не гравийных, а асфальтовых.
Булыга слушал Незабудку нетерпеливо, почесывая густую бровь, а когда тот кончил, вздохнул тяжело и сокрушенно покивал головой.
- Знаю, Федя, все знаю. Считать механизаторы научились, и ты их неплохо сагитировал. Только меня агитировать нечего. Эту арифметику я давно изучил. Да вот денег нет. Эта дорожка ляжет на себестоимость свининки. Этого вы не подсчитали? А я обязан считать. Иначе какой я директор.
- Роман Петрович, - перебил его, забеспокоившись, Федя. - Да расходы-то совсем невелики: самосвалы есть, экскаватор тоже, гравий под рукой, грейдер, бульдозер - все у нас свое.
- А рабочему классу платить надо? - уставился на него Булыга, но Федя решил не сдаваться, во что бы то ни стало 'провернуть' этот злободневный вопрос; он так и ребятам пообещал: не уйду из кабинета, пока, мол, не даст согласия.
- Да если так, если надо, то мы, механизаторы, можем бесплатно поработать. Или давайте воскресник устроим.
- Нет, товарищ Незабудка, тут воскресником не отделаешься. А дорогу строить надо, и мы ее будем строить, - вдруг твердо сказал Булыга, и в глазах его зажглись довольные огоньки победителя. - Закончим посевную и начнем дорогу строить, так и передай механизаторам мое решение.
Обрадованный Незабудка побежал не в мастерские, а домой к секретарю парторганизации, чтобы доложить о своем первом успехе в роли агитатора. Он ворвался в дом Посадовой возбужденный, сгорающий от восторга и невысказанной радости, не поздоровавшись, с порога крикнул:
- Сагитировал! Порядок, Надежда Павловна! Летом делаем дорогу.
- Кого сагитировал? - вскинула изумленные глаза Надежда Павловна. - Ты садись, Незабудка, садись и спокойно расскажи.
- Да что ж тут рассказывать, я постою… Прихожу я к нему, так и так, вот цифры, вот убытки от бездорожья, вот расходы на строительство…
- Постой, погоди, к кому ты приходишь?
- К директору, - удивленный такой недогадливостью, ответил Незабудка и начал рассказывать, как он разговаривал с Булыгой и чем кончился его визит.
Посадова похвалила его за полезную инициативу и заставила все-таки присесть.
- Сегодня Вера мне сообщила, что в гаю какой-то мерзавец подрубил корни у шести кленов, - сказала Надежда Павловна, садясь напротив Незабудки. - Я пошлю лесника, надо составить акт и найти во что бы то ни стало этого подлеца. Подумать только, шесть столетних кленов загубить!
Она была возмущена, то и дело сжимала свои маленькие, но сильные кулачки, точно грозила еще неведомому ей порубщику. Но Федя уже сообразил, в чем дело.
- Сок пошел, - сказал он, что-то припоминая. - Теперь достанется березкам да кленам.
- Как это достанется, Незабудка? Что ты говоришь? Да разве это сок. Это ж кровь деревьев. Они погибнут. Столетние деревья, которые люди сажали, растили тоже для людей, для своих потомков красоту создавали, да чтоб вот так, просто погубить ни за что ни про что.
- Это точно, усохнут, - подтвердил Федя. - Их много поусыхало. Каждую весну сок берут. Вот люди! - Темная Федина копна зашаталась, точно кленовая крона из стороны в сторону, а глаза сверкнули гневом. - Предупреждали, наказывали - и все нипочем.
- Я прошу тебя, Незабудка, мобилизуй там своих ребят, помоги нам выяснить, кто загубил клены.
И хотя обеденный перерыв уже кончался, Федя решил не откладывать это дело на вечер, лучше подольше в мастерских задержаться, а сейчас - бегом в гай. Шел и думал, перебирал в памяти людей, кто б это мог такую подлость совершить. А может, Вера напутала. Старые клены в гаю он знал все наперечет, их было немногим больше десятка. Но Вера сказала правду.
Птичьим гомоном, шумным, беспокойным, встретил Незабудку гай. Снег почти растаял, лишь кое-где по ямам да впадинам лежали его грязно-бурые, спрессованные куски. Земля была еще сырая и пахла прелым листом. Гай был совсем голый - почки лиственных только набухали - и просматривался далеко сквозь сетку безлистых веток. Федя шагал быстро, не придерживаясь троп, шуршал сухими листьями и валежником. Остановился у старой березы. У комля стоит глиняный кувшин. Из свежей, вырубленной топором раны по соломинке бежит сок, медленно, робко, падает каплями в кувшин с жалобным всплеском: 'кап, кап, кап', точно слезы. Федя вспомнил слова Посадовой: 'кровь деревьев', а сам подумал: 'Больше на слезы похоже, на тихий плач беспомощного и невинного. Кап, кап, кап, - точно неутешные всхлипы'. 'Кап, кап, кап', - стучит в Фединых висках и отдается болью по всему телу.
Еще прошлой весной Федя прошел бы мимо этого кувшина или даже сам просверлил бы штопором несколько берез: вкусный квас получается из сока, особенно если в него добавить жженого ячменя. Так делали многие годы, не думая о деревьях, которые затем засыхали. Ему припомнилось комсомольское собрание об охране природы, воскресник по посадке парка, читательская конференция о 'Русском лесе', суд злостных порубщиков. 'Кап, кап, кап…' Кувшин уже полон и скоро потечет через край. И душа Федина вот так же переполнилась гневом. Он засопел озлобленно, бросил короткий взгляд на крону березы: несколько сухих сучьев торчат в стороны безжизненными обрубками. 'Не хватило сока'.
Федя поднял кувшин, отпил два глотка, как-то неловко, виновато, точно он сам чувствовал вину перед деревом. И сок показался совсем безвкусным. Федя постоял минуту, размышляя, что ему дальше делать, а затем решительно, со всего маху стукнул кувшином по дереву. Глиняные черепки разлетелись во все стороны. Теперь он шел к кленам взбудораженный и злой. Остановился у самого старого, что на поляне недалеко от бывшей халупы старой Комарихи по соседству со знаменитым ясенем, под которым было устроено Нюрино гнездо. У клена были подрублены выходящие на поверхность толстые корни в трех местах. Раны буйно сочились. Клен молчал. Он, должно быть, не понимал, зачем люди подрубили его сосуды. Зачем? Федя тоже понять не мог. Кленовый сок вкусный, но его никто не собирал, он, добытый корнями из земли и предназначенный веткам, кроне, не питал дерево, уходил в землю.
