— Твой внук появится в октябре.
Они закончили обед в молчании. Расплатившись по счету, Бартон сказал, удивившись, что дочь так спешит уйти:
— Я открою счет в банке для вас с малышом. Вам сейчас нужна поддержка.
— Спасибо, папа. Думаю, не стоит этого делать. Мы сами справимся.
— Ты уверена?
— Пока да. Ну, а если будет совсем туго, попрошу тебя сама.
— Обещаешь?
— Да.
Вечером Каролин позвонила матери.
— Зоэ, у меня для тебя новость. Я беременна.
— О, моя дорогая! — обрадовалась Зоэ. — Это же чудесно. Потрясающая новость. Из тебя получится чудесная маленькая мама. А я уже давно мечтала стать бабушкой. Надеюсь, это будет мальчик.
— Мне кажется, что да, — сохраняя чувство юмора и вспомнив, что сказал Бартон, она добавила: — Может, сразу пристроим его в рекламу?
— Непременно, — тут же согласилась Зоэ.
Каролин едва удержалась, чтобы не выложить матери и другие новости, более печальные, насчет ее разрыва с Грэмом, но выслушивать их Зоэ было некогда.
— Извини, тут звонит другой телефон. Еще раз поздравляю тебя, деточка. Но я ждала звонка со студии. До завтра.
Через неделю в квартиру Каролин доставили посылку — великолепную колыбельку для младенца из самого дорого магазина Лос-Анджелеса с карточкой от Зоэ: “Колыбель для будущей кинозвезды”.
В пятницу вечером вкрадчиво прозвучал дверной звонок. Это был Грэм.
— Твой отец связался со мной, — торжественно заявил Грэм. — Я так понял, что у тебя будет ребенок.
Каролин стиснула руки, чтобы, не дай бог, театрально ими не всплеснуть. Как это похоже на ее отца — забыть, будто и не слышал то, что она ему говорила, сделать все по-своему, как он счел лучше.
— Ему не следовало этого делать, — холодно заявила Каролин.
— Почему же? — искренне удивился Грэм. — Он думал о ребенке.
— Послушай, Грэм…
— И слушать не хочу. — Он уже не мог остановиться. — Это все меняет. Сейчас главное — это ребенок.
Он говорил быстро. Какая это большая ответственность, как важно сейчас быть вместе, что это словно новый старт.
Каролин представилось, как она сейчас сделает один маленький шаг навстречу ему, и он тотчас заключит ее в объятия, и кошмар закончится, не будет никаких проблем, ни нищеты, ни безнадежности. “И это будет правильно”, — твердил ей разум. За два прошедших месяца она стала старше лет на двадцать и лишилась многих иллюзий. У ее малыша должен быть отец. Грэм будет брать сынишку не бейсбольные матчи, покупать ему крохотные футболки с эмблемой йельской команды.
Но это осталось только в ее фантазиях.
Она отвела взгляд.
— Грэм, я уверена, что ребенок не от тебя… — Сказано это было как можно мягче и очень тихо, но для него прозвучало как взрыв бомбы. Все его существо было настроено на один тон: я будущий отец. “Как жестоки могут быть женщины”, — вдруг поняла Карелии в этот момент. Именно из них надо выбирать хладнокровных палачей для казней и пыточных камер. Причиняя мужчине такую боль, она, к своему удивлению, оставалась спокойной.
— Это тот старикан?
— Да.
— Твой папа как-то обошел в разговоре со мной эту маленькую деталь.
— Он не знал.
— Зато ты могла бы сказать мне раньше и не делать из меня дурака.
Грэм помолчал.
— Он готов позаботиться о ребенке?
— Нет. Я справлюсь сама.
— Что ж, разговаривать больше не о чем.
— Мне очень жаль, Грэм. — Он задержался на пороге:
— Если тебе будет что-то нужно… — Каролин вдруг подошла к нему и попыталась обнять:
— Ты очень хороший… хороший…
Работать среди кукольных домиков было интересно. Каролин часто меняла витрину, и ее радовало, что прохожие замечают эти обновления. Как ни странно, крохотный бизнес начал приносить какой-то доход.
Трина говорила, что ей повезло с Каролин, что Каролин принесла ей удачу.
Каролин спешила домой и каждый вечер занималась собственным кукольным домиком. Когда основной каркас был собран, она задумалась, как обставить его комнаты. Чтобы легче было осуществить свои замыслы, она, полюбовавшись результатом, снова разобрала его на детали, покрасила, пробуя разные цвета, полы и стенки, а снаружи покрыла домик в четыре слоя серой эмалью под старый камень. Она не останавливалась ни перед чем, не жалела никаких усилий, чтобы добиться совершенства в каждой мелочи.
Обживать дело рук своих она начала с детской. Каролин нанесла на трафареты миниатюрные рисунки уточек, других птичек и смешных зверушек на мягкую ткань обивки, на шкафчиках и спинках кроватки поместила сценки из детских книжек. Каролин воображала, как будет подносить маленького сына к окошку домика, как он заглянет внутрь, как вместе они будут жить в своем игрушечном мире.
Отделенная от уличного шума толстым стеклом, Каролин с упоением возилась в витрине, готовя ее ко Дню матери. Она уже заканчивала расставлять бесчисленных куколок, воссоздавая давно задуманное ею праздничное зрелище, как до нее донесся изнутри лавки громкий вздох Трины.
Каролин встревожилась и покинула витрину. Возможно, с хозяйкой случилось что-то плохое. Та смяла в руке полученный с последней почтой глянцевый проспект и швырнула его в мусорную корзинку.
— В чем дело? — спросила Каролин.
— Реклама лондонского фестиваля кукольных домиков.
— А почему ты ее выбросила?
— Потому что мне очень хочется туда поехать, но я не смогу, — снова шумно вздохнула Трина.
Каролин облегченно рассмеялась.
— Это почему же? Что тебе мешает?
— Не говори глупостей. Как я могу оставить лавку?
— Это ты глупишь, Трина. Поехать надо всего на несколько дней. Неужели ты думаешь, что я не справлюсь? Я слышала от тебя об этом фестивале с первого дня нашего знакомства. Не волнуйся, я здесь справлюсь.
Смущенно и не без колебаний, Трина все-таки потянулась за выброшенной в мусорную корзину брошюрой.
На следующий день Трина встретила чуть запоздавшую и запыхавшуюся Каролин сияющей и несколько загадочной улыбкой.
— Я отправляюсь в Лондон, — объявила она.
— Вот и отлично. Удачи тебе.
— И тебе тоже. Нам обеим.
Трина выложила на прилавок два авиабилета.
Каролин смотрела на них в изумлении.
— Трина! — Она с трудом подыскивала слова. — Я бы очень хотела, но я не могу. Это же немыслимо. Что будет с магазином? И ведь я еще работаю в другом месте. И еще жду ребенка.
