изысканно одетые гости разговаривали на разных языках и подумала: «Да, в Джанкшн-Сити таких банкетов не бывает. Канзас скучный, как деревня. А Вашингтон интересный, как… Как что, интересный?» — она нахмурилась, пытаясь найти подходящее сравнение.
— С вами все в порядке? — спросил Петерсон.
Она похлопала его по руке.
— Все отлично. Я бы выпила еще, Олаф.
— Разумеется.
Он сделал знак официанту, и тот снова наполнил ее бокал.
— У себя дома, — доверительно сказала Мэри, — я никогда не пила вина. — Она отпила шампанского. — Я вообще ничего не пила. — Язык у нее стал заплетаться. — Кроме воды, конечно.
Олаф с улыбкой смотрел на нее.
Сидящий во главе стола румынский посол Корбеску встал.
— Леди и джентльмены, уважаемые гости, я хотел бы предложить тост.
Ритуал начался. Они пили за Александру Ионеску, президента Румынии. Они пили за мадам Ионеску. Затем были тосты в честь президента США, вице-президента, за румынский флаг, за американский флаг. Мэри показалось, что тостов было не меньше ста. И каждый раз она пила. «Я ведь посол», — напоминала она себе. — «Это моя обязанность».
Затем румынский посол сказал:
— Я уверен, что всем нам будет приятно послушать, что скажет очаровательная миссис Эшли, новый посол США в Румынии.
Мэри подняла бокал и уже собиралась выпить, как вдруг поняла, что все смотрят на нее. Она с трудом встала, держась за стол, чтобы не упасть. Посмотрев на собравшихся, она помахала им рукой.
— Всем привет. Надеюсь, вам тут нравится?
Она никогда не чувствовала себя более счастливой. Все были такие милые. Все улыбались ей, некоторые даже смеялись. Мэри посмотрела на Джеймса Стикли и усмехнулась:
— Отличная вечеринка. Я рада, что вы все собрались здесь. — Она плюхнулась на стул и повернулась к Олафу Петерсону. — Мне что-то подсыпали в вино.
Он взял ее за руку.
— Я думаю, вам стоит освежиться. Здесь так душно.
— Да, действительно душно. По правде говоря, у меня даже кружится голова.
— Давайте выйдем.
Он помог Мэри встать, и, к своему удивлению, она почувствовала, что ей трудно идти. Джеймс Стикли был увлечен беседой со своим соседом и не видел, как они ушли. Мэри и Олаф Петерсон прошли мимо стола, за которым сидел Майк Слейд. Он смотрел на нее, неодобрительно нахмурив брови.
«Он завидует», — подумала Мэри. — «Его никто не попросил выступить с речью».
— Знаете, в чем его проблема? — сказала Мэри. — Он хотел быть послом. Теперь не может смириться, что на этот пост назначили меня.
— О ком вы говорите? — спросил Олаф.
— Да так, неважно.
Они вышли на холодный ночной воздух. Мэри была благодарна Петерсону за то, что тот поддерживал ее. Все плыло у нее перед глазами.
— Тут где-то должен стоять мой лимузин, — сказала Мэри.
— Отправьте его, — предложил Олаф Петерсон. — Давайте зайдем ко мне и немного выпьем.
— Больше ни капли вина.
— Нет, нет. Просто немного бренди.
«Бренди. В книгах все знаменитые люди пьют бренди. Бренди с содовой». — С содовой?
— Разумеется.
Олаф Петерсон помог Мэри сесть в такси и назвал адрес шоферу. Когда они остановились возле большого многоквартирного дома, Мэри изумленно посмотрела на Петерсона.
— Где мы?
— Дома, — сказал Петерсон. Он помог ей выйти из такси, держа ее, чтобы она не упала.
— Я пьяная? — спросила Мэри.
— Нет, конечно, — успокоил ее Петерсон.
— У меня странное чувство.
Петерсон ввел ее в дом и вызвал лифт.
— Немного бренди, и все будет в порядке.
— Вы знаете, что я резвая, я хотела сказать — трезвая?
— Конечно. — Петерсон гладил ее руку.
Двери лифта открылись, и они вышли в коридор.
— Вы знаете, что ваш пол неровный?
— Завтра я займусь этим.
Одной рукой Петерсон поддерживал Мэри, а другой нашарил в кармане ключ и вставил его в замок. Они вошли в квартиру, в которой царил полумрак.
— Тут темно, — сказала Мэри.
Олаф Петерсон обнял ее.
— Я люблю темноту, а вы?
Она не могла определить, любила она темноту или нет.
— Вы знаете, что вы очень красивая женщина?
— Спасибо. А вы очень красивый мужчина.
Он подвел ее к дивану и усадил рядом с собой. У нее кружилась голова. Он поцеловал ее, гладя рукой по бедру.
— Что вы делаете?
— Расслабься, дорогая. Тебе будет хорошо.
Ей действительно было хорошо. У него были такие ласковые руки. Как у Эдварда.
— Он был прекрасный врач, — сказала Мэри.
— Несомненно. — Он прижался к ней всем телом.
— Конечно. Когда кому-нибудь надо было сделать операцию, все шли к Эдварду.
Она лежала на спине. Нежные руки подняли ей платье и ласкали ее тело. Руки Эдварда. Мэри закрыла глаза, чувствуя как мягкие губы и язык ласкают ее живот. У Эдварда был такой нежный язык. Как ей это нравилось.
— Мне так приятно, дорогой, — прошептала Мэри. — Войди в меня. Пожалуйста, войди.
— Сейчас, — хрипло прозвучал его голос. Это был голос не Эдварда.
Она открыла глаза и увидела перед собой чужое, незнакомое лицо. Почувствовав, как он входит в нее, она закричала.
— Нет! Остановитесь!
Мэри резко повернулась и скатилась с дивана. С трудом она поднялась на ноги.
Олаф Петерсон глядел на нее.
— Но…
— Нет!
Она обвела комнату глазами.
— Простите, — сказала Мэри. — Я совершила ошибку. Не думайте, что я…
Повернувшись, Мэри побежала к двери.
— Подождите! Давайте я отвезу вас домой.
Но ее уже не было.
Мэри шла по пустынным улицам. Ледяной ветер дул ей в лицо. Она чувствовала, что умирает со стыда. Нет объяснений тому, что она сделала. И нет прощения. Она опозорилась. Да еще как глупо! Напилась на виду у всего дипломатического корпуса, пошла домой к незнакомому мужчине и чуть было не дала себя соблазнить. Завтра она станет мишенью насмешек всех вашингтонских газет.
