Джованни Бускетта, хитрая политическая бестия, приговорил всех членов мафии к длительным срокам тюремного заключения, а Анджело Кармине и двоих его сыновей к максимальному наказанию, предусмотренному итальянским законом, — пожизненному заключению. Окончательный приговор гласил: двадцать восемь лет тюрьмы.
Для Анджело Кармине это было равнозначно смертной казни.
Вся Италия ликовала. Наконец-то восторжествовала справедливость. Но для Лючии это было невообразимым кошмаром. Три самых любимых ею человека отправились в преисподнюю.
Лючии было разрешено еще раз навестить отца в камере. От происшедшей в нем за ночь перемены у нее сжалось сердце. В считанные дни отец превратился в старика. Он весь как-то усох, его здоровое румяное лицо пожелтело.
— Меня предали, — простонал он. — Меня все предали. Этот судья Джованни Бускетта всем обязан мне, Лючия! Ведь это я сделал его богатым, и чем он отплатил мне? А Патас… Я был ему как отец. До чего мы докатились? Куда девалась честь? Ведь они же сицилийцы, как и я.
Взяв отца за руку, Лючия тихо сказала:
— Я тоже сицилийка, папа. Ты будешь отомщен. Клянусь жизнью.
— Моя жизнь кончена, — ответил ей отец, — а твоя — еще вся впереди. У меня есть цифровой счет в Цюрихе. В банке «Лей». Там денег столько, что тебе хватит на десять жизней. — Он прошептал ей на ухо номер счета. — Уезжай из этой проклятой Италии. Забери деньги и живи в свое удовольствие. Лючия обняла его.
— Папа…
— Если тебе когда-нибудь понадобится надежный человек, ты можешь положиться на Доминика Дюреля. Мы с ним как братья. Он живет во Франции, в Безье, недалеко от испанской границы.
— Я запомню.
— Обещай мне, что ты уедешь из Италии.
— Да, папа. Но сначала мне нужно кое-что сделать.
Одно дело — гореть желанием отомстить, а другое — рассчитать, как это сделать. Она была одна, и это было нелегко. Лючии вспомнилась итальянская поговорка: «Rubare il mestiere — Овладей их ремеслом». «Я должна представить себя на их месте».
Через несколько недель после того, как отец с братьями начали отбывать свой срок, Лючия Кармине пришла домой к судье Джованни Бускетта. Дверь открыл сам судья.
Он удивленно уставился на Лючию. Ему часто доводилось ее видеть, когда он приходил в гости к Кармине, но говорить им было особо не о чем.
— Лючия Кармине! Зачем ты сюда пришла? Тебе не следовало…
— Я пришла поблагодарить вас, ваша честь.
Он смотрел на нее с подозрением.
— Поблагодарить? За что?
Лючия заглянула ему в глаза.
— За то, что вы вывели моего отца и братьев на чистую воду. Я жила в этом страшном доме, ни о чем не подозревая. Я и не думала, какие чудовищные…
Не договорив, она разрыдалась.
Судья был в некотором замешательстве, затем потрепал ее по плечу.
— Ну-ну. Зайди, выпей чаю.
— Благодарю вас.
Когда они уже сидели в гостиной, судья Бускетта сказал:
— Я и не думал, что ты испытываешь такие чувства по отношению к отцу. У меня сложилось впечатление, что вы очень дружны.
— Лишь потому, что я и не представляла, кем он и братья были на самом деле. Но, когда я узнала… — Она содрогнулась. — Вы не знаете, каково мне было. Я хотела исчезнуть, но мне некуда было деться.
— Я не знал этого. — Он похлопал ее по руке. — К сожалению, я недооценивал тебя, моя милая.
— Я боялась его, — сказала она с жаром.
Уже не впервые судья Бускетта обратил внимание на то, что Лючия Кармине была красивой молодой женщиной. На ней было простое черное платье, подчеркивавшее изгибы ее роскошного тела. Посмотрев на округлость ее груди, он не мог не отметить, какой взрослой она стала.
«Было бы занятно переспать с дочерью Анджело Кармине, — подумал Бускетта. — Теперь он бессилен что-либо сделать. Старый черт думал, что купил меня, но я был слишком умен для него. Лючия, наверное, еще девочка. Я бы научил ее кое-чему в постели».
Пожилая горничная принесла на подносе чай, блюдо с печеньем и поставила на стол.
— Налить?
— Позвольте мне, — сказала Лючия бархатным многообещающим голосом.
Судья Бускетта улыбнулся ей.
— Вы можете идти, — сказал он горничной.
— Да, сеньор.
Судья смотрел, как Лючия, подойдя к столику, на котором стоял поднос, аккуратно налила ему и себе чаю.
— Мне кажется, что мы могли бы стать очень хорошими друзьями, Лючия, — осторожно сказал Джованни Бускетта.
Лючия одарила его очаровательной улыбкой.
— Я бы очень хотела этого, ваша честь.
— Джованни, зови меня, пожалуйста, Джованни.
— Хорошо, Джованни, — ответила Лючия, протягивая ему чашку, и, подняв свою как бокал, произнесла:
— Смерть злодеям.
Улыбнувшись, Бускетта поднял свою чашку:
— Смерть злодеям.
Сделав глоток, он поморщился. Чай был горьковат.
— Что, слишком?…
— Нет-нет. Замечательно, моя милая.
Лючия вновь подняла чашку.
— За нашу дружбу.
Она отпила, он тоже.
— За…
Бускетта так и не закончил свой тост. Спазм неожиданно сдавил ему горло, и он почувствовал, что его сердце будто пронзил раскаленный докрасна прут. Он схватился за грудь.
— О боже! Вызови доктора…
Лючия продолжала сидеть, спокойно попивая чай, наблюдая, как судья, задрожав, поднялся и рухнул на пол. Его тело еще некоторое время дергалось, а затем затихло.
— Это первый, папа, — сказала Лючия.
Сидя в своей камере, Бенито Патас раскладывал пасьянс, когда тюремный надзиратель сообщил ему:
— У вас интимное свидание.
Бенито расплылся в улыбке. Как доносчик, он находился на особом положении, пользуясь многочисленными привилегиями, и то, что к нему пускали подруг для интимных свиданий, было одной из них. У него было с полдюжины девочек, которые навещали его по очереди. Он пытался угадать, какая из них пришла сегодня.
Он посмотрелся в висевшее на стене камеры маленькое зеркальце, слегка напомадил и пригладил
