— Могу ли я узнать имя этого человека?
— Конечно, — ответил служащий и, вынув из стола пухлую книгу, стал ее листать. Остановился, пробежал страницу пальцем сверху вниз и сказал: — Ага, вот и оно…
Почти три часа добирался Макс до Лесге на «фольксвагене», самой дешевой из сдаваемых в аренду машин, и чуть было не проскочил мимо, так как место, к которому он подъехал, с большой натяжкой можно было назвать поселком: несколько магазинов, небольшой альпийский домик и единственный универмаг, перед которым одиноко торчала единственная же бензозаправка.
Макс припарковал машину перед альпийским домиком и вошел внутрь. Несколько мужчин сидели у камина и вполголоса беседовали между собой. С появлением Макса разговор постепенно пошел на убыль.
— Простите за вторжение, — сказал Макс, — я ищу человека по имени Ганс Бергманн.
— Кого? — Ганса Бергманна. Проводника. Он отсюда родом.
Пожилой мужчина с лицом, на котором, как на карте погоды, можно было подробно проследить все перипетии его прошлой жизни, сплюнул в огонь и сказал:
— Вас кто-то здорово надул, мистер. Я родился в Лесге. И никогда не слышал о парне по имени Ганс Бергманн.
Глава 34
Спустя неделю после смерти Кэйт Эрлинг Элизабет снова вышла на работу. С внутренним трепетом вошла она в вестибюль, механически ответив на приветствие швейцара и охранников. В дальнем углу вестибюля рабочие заменяли кабину лифта. Элизабет подумала о Кэйт Эрлинг и содрогнулась, воочию представив себе ужас, который та испытала, стремительно падая вниз, этаж за этажом, неумолимо приближаясь к смерти. Она знала, что больше никогда не сможет войти в кабину этого лифта.
Когда она вошла в кабинет, ее уже ждала почта, вскрытая Генриеттой, второй секретаршей, и аккуратно, стопкой, уложенная на ее рабочем столе. Элизабет быстро пробежала бумаги глазами, на некоторых докладных записках проставив свои инициалы, на других надписав на полях вопросы, на третьих отметив те управления, куда их следовало отослать. В самом низу стопки лежал большой запечатанный конверт, на котором было написано: «Элизабет Рофф — лично». Элизабет аккуратно вскрыла конверт и достала оттуда фотографию размером 8x10. С фотографии крупным планом на нее глянуло пучеглазое монголоидное личико ребенка, пораженного церебральным параличом. К фотографии была прикреплена записка, в которой крупными карандашными буквами стояло: ЭТО МОЙ КРАСАВЕЦ СЫН ДЖОН. ТАКИМ ЕГО СДЕЛАЛИ ВАШИ ЛЕКАРСТВА. Я ОТОМЩУ ВАМ.
Она уронила фотографию и записку на стол и почувствовала, что у нее дрожат руки. В это время в кабинет вошла Генриетта, держа в руках еще одну кипу бумаг.
— Вот это необходимо срочно подписать, мисс… — Тут она взглянула в лицо Элизабет. — Что-нибудь случилось, мисс Рофф?
Элизабет пролепетала:
— Будьте добры, попросите зайти сюда господина Риса Уильямза.
Глазами вновь отыскала фотографию на столе. Не может быть, чтобы «Рофф и сыновья» были повинны в этом.
— Да, это наша вина, — сказал Рис. — Каким-то образом целая партия товара была неверно промаркирована. Нам удалось большую ее часть изъять из аптек, но… — Он выразительно развел руками.
— Как давно это произошло?
— Почти четыре года назад.
— Сколько пострадало людей?
— Около сотни. — Он взглянул на выражение ее лица и быстро добавил: — Концерн выплатил им всем компенсации. Не все они были такие, как на этом снимке, Лиз. Мы принимаем все меры предосторожности, но люди есть люди, и от ошибок никто не застрахован.
Элизабет вновь посмотрела на фотографию ребенка.
— Это ужасно.
— Не следовало бы показывать тебе это письмо. — Он провел пальцами по своей густой шевелюре. — Особенно сейчас, когда нам и так трудно. Есть проблемы поважнее этой.
Она подумала: «Что может быть еще важнее?» Вслух же спросила:
— Какие именно?
— Федеральная прокуратура вынесла отрицательное решение по нашим аэрозолям. В течение двух лет вообще будет наложено вето на их производство.
— Как это скажется на нас?
— Весьма чувствительно. Нам придется закрыть несколько заводов в разных странах и потерять одну из самых доходных отраслей.
Элизабет подумала об Эмиле Джипли и о препарате, над которым он работал.
— Что еще?
— Ты просматривала утренние газеты?
— Нет.
— Жена министра в Бельгии, мадам ван ден Лог, принимала бенексан.
— Это наше лекарство?
— Да. Из группы антигистаминов. Оно противопоказано людям с повышенным давлением. И это ясно указано на упаковке. Но она оставила это предупреждение без внимания.
Элизабет почувствовала, как внутри ее все похолодело.
— Что с ней?
— Сейчас она в коме и вряд ли выкарабкается. Газеты недвусмысленно намекают, что препарат этот изготовлен нами. Со всех сторон нас буквально забрасывают отказами на его поставку. А федеральный прокурор вынес постановление о возбуждении уголовного дела по этому поводу, но следствие продлится по крайней мере целый год. Пока они будут его вести, мы можем продолжать выпуск этого лекарства.
— Я хочу, — сказала Элизабет, — чтобы его немедленно сняли с производства.
— Зачем? Это очень эффективное средство для…
— Были ли еще пострадавшие?
— Оно помогло сотням тысяч людей. — Тон Риса был холоден. — Это одно из наших самых эффективных…
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Насколько помнится, один-два случая. Но…
— Повторяю: необходимо снять его с производства. Немедленно!
Едва сдерживая гнев, он сказал:
— Хорошо. А хотела бы ты знать, во сколько это обойдется концерну?
— Нет, — отрубила Элизабет.
— Хорошо. Это мы сделаем, — кивнул Рис. — Но это все — цветочки. А теперь о ягодках. Банкиры желают срочно с тобой встретиться. Они хотят взять назад свои денежки.
Оставшись одна в кабинете, Элизабет вновь подумала о монголоидном ребенке и женщине, которая сейчас лежит без сознания из-за того, что приняла лекарство, проданное ей «Роффом и сыновьями». Она прекрасно понимала, что от такого рода случаев не застрахована ни одна фармацевтическая фирма. Газеты ежедневно полны рассказами о подобных происшествиях, но в этот раз вина пала на нее лично. Необходимо еще раз переговорить с управляющими и выработать дополнительные меры по обеспечению максимальной предосторожности больных при приеме лекарства.
